Школа игры на рояле без струн

Для начала — один реальный случай и один старый анекдот.

Случай рассказал кукольник Сергей Образцов. Пошел он в Париже на выставку кошек, в которой, как указывалось в каталоге, участвовал один русский кот. Образцов долго читал таблички, никак не мог его найти, а потом догадался — позвал: «Кис-кис!» И соотечественник отозвался: «Мяу!» Французские же кошки, привыкшие к «мину-мину!», и ухом не повели. 

А анекдот такой: некий профессор с удивлением наблюдал, как студенты по очереди называют какие-то цифры и хором смеются, а потом решил сам поиграть в эту игру и сказал наугад: «Пятьдесят четыре». Все смущенно замолчали, а один студент сказал с упреком: «Профессор, при дамах…» Оказалось, цифры означали номера анекдотов в известном всем списке.

Но разве все мы не играем постоянно в такие игры? 

В каждой семье есть особые кодовые словечки, позывные, мемы, — как ни назови! — понятные только для своих. Это может быть вошедшая в семейный лексикон шуточка или намек на какое-то событие. Они составляют домашнее ассоциативное поле.

А есть поля огромные, общие для целой цивилизации. Никому не надо объяснять, что такое авгиевы конюшни или казни египетские. Античная мифология, Библия расширяют круг «своих» почти до бесконечности. Но мало какой европеец поймет намек на, к примеру, корейскую легенду.

Вот и в каждом языке, в каждой культуре есть свои ассоциативные поля. Если я скажу: Мороз и солнце!, вы улыбнетесь и ответите или подумаете про себя: День чудесный! Вздохнет кто-нибудь: А в тюрьме сейчас макароны дают!, и его собеседники засмеются.

Все смешалось… где? Разумеется, в доме Облонских. А в чьих руках спасение утопающих?.. Правильно!

Хотя уже не каждый русскоговорящий младше пятидесяти вспомнит, что высказывание про собственноручно спасающихся утопающих принадлежит Остапу Бендеру.

В устных и письменных беседах мы с удовольствием перебрасываемся такими мемами-мячиками. И это необязательно цитаты из книг или фильмов, с неменьшим успехом работают вывески, таблички, рекламные слоганы или исторические факты.

«Какое морошка имеет отношение к Пушкину? А ножницы — к Петру I?» — недоумевает знакомый француз. А я в одном из недавних переводов сначала не уловила юмора в том, что тема шуточного турнира адвокатов называется Почему консьержка на лестнице?. Откуда же мне было знать, что это табличка, которую консьержка вешает на дверь своей каморки, когда куда-нибудь отлучается (ей положено отлучаться только на лестницу — разносить почту или мыть пол), что-то вроде нашей Ушла на базу. 

Вот что пишет одна из лучших переводчиц с русского на французский Элен Анри-Сафье: «Как известно, поэтика ряда произведений Серебряного века строится на цитате, полуцитате, аллюзии, эхе, перекличке, ссылке, явной или нет, на скрытом диалоге или подспудной полемике, на наличии второго уровня. Там, где „второй“ текст узнаваем и причастен к общему фонду всемирной культуры (мифологические, античные или фольклорные мотивы), сохранить аллюзию как-нибудь можно. Но там, где налицо отсылка к специфике русской культуры, <...> довести „второй уровень“ стиха до неосведомленного, „глухого“ французского читателя оказывается почти невозможным. Ведь это уже проблема „уха“ и „слуха“, а не знания».

В XX и XXI веке насыщенность этого второго слоя возрастает. В 1960-е годы появляется понятие интертекста, то есть совокупности оригинальных текстов, которые так или иначе вплетаются в ткань нового произведения. Она соткана из реминисценций, отсылок к общей (для той или иной аудитории) культурной копилке, в результате чего получается диалогическое взаимодействие разных полянок большого поля.

Основное условие, при котором интертекст работает, мигает всеми лампочками, как елочная гирлянда, заключается в том, что он известен как писателю, так и читателям.

В переводе же неизбежно возникает то, что российская переводчица Елена Баевская назвала «интертекстуальным малокровием, интертекстуальной недостаточностью, которую переводчики издавна пытаются интуитивно или сознательно компенсировать»¹.

Есть несколько способов заполнить дыры в ассоциативных полях. Первый и самый распространенный, можно даже сказать, неизбежный — это, конечно же, разъяснительные сноски и комментарии, хотя они и разжижают текст, прерывают магию включенности. Но никуда не денешься. В случае с консьержкой как раз и пришлось давать сноску. 

Некоторые книги, изначально рассчитанные на вдумчивого, культурного, искушенного читателя, который не сойдет с дистанции на второй странице, от добавочной информации только выиграют. Как говорится, кашу маслом не испортишь. Но в пьесе, например, надо выходить из положения без комментариев, не останавливать же сценическое действие, чтобы объяснить: автор имел в виду то-то и то-то!

Сохранение авторского стиля при переводе: искусство грамотно спотыкатьсяКак передать чужой синтаксис своими средствами, рассказывает переводчик Наталья МавлевичПьесы французского драматурга Валера Новарина́ кишат аллюзиями и прямыми цитатами. Та, что досталась мне, раёшная «Оперетка понарошку», тоже ими переполнена. Автор дал мне карт-бланш, поставив одно условие: чтобы русский зритель смеялся там, где должен, по его замыслу, смеяться французский. Выполняя это требование, я шпиговала перевод самодельными частушками (они вполне соответствовали французским песенкам под аккордеон) и расхожими цитатами: тварь дрожащая, жить стало лучше и веселее. Вставляла вместо комически звучащего названия французского захолустного городишки нашу Ухту, вместо парижских предместий — Строгино и Сокольники (В Строгине и Сокольниках  // Передавим всех школьников).   

В данном случае мне не нужно (да и невозможно) было передавать французский колорит, важнее было сохранить тональность, дух импровизации, пародии.

Бывает, что переводчику повезет и автор сам разъясняет разбросанные по тексту отсылки, помогает натянуть отсутствующие струны. Так, Умберто Эко посылал своим переводчикам многостраничные примечания, а иногда даже предлагал способы интерпретации, например писал об имени одного из персонажей:  «Конопляный Джим может быть и кокосовым, и Джимом Семи Морей, важно, чтобы было ясно, что этот персонаж — смесь Лорда Джима [герой английского романа], Корто Мальтезе [полицейский из итальянских комиксов], Гогена, Стивенсона и Сэндерса с Реки [сыщик из кинофильмa]». 

Там, где герой цитировал этого самого Корто Мальтезе, Эко предлагал английскому переводчику написать Элементарно, Ватсон. А французскому — изменить фразу Посмотри на меня — я тоже Тигр, в которой содержится понятный итальянцам намек на героя Эмилио Сальгари, на Посмотри на меня — я Эдмон Дантес (он же граф Монте-Кристо, если кто не помнит).

В «Песнях Мальдорора» Лотреамона, классическом произведении французской литературы XIX века, которое представляет собой гротеск на романтическую поэзию, обильно цитируются поэты-романтики, особенно Ламартин, чьи стихи известны каждому школьнику как раз потому, что их учат во французской школе.  Причем это скрытые цитаты, без кавычек, вкрапленные в текст. Как быть?

Набравшись дерзости, пишу, что герой бежал быстрее лани. Тоже без кавычек. Заметит ли читатель такие заплатки, прозвучит ли у него в голове строчка из Лермонтова — это другой вопрос.

Интертекст глохнет не только при переходе в другую культуру, но и со сменой поколений.  Помню рассказ коллеги, переводчицы с чешского языка, о том, как в одном стихотворении ей попалась цитата из когда-то общеизвестного военного марша и она заменила ее на по долинам и по взгорьям. Стала читать перевод детям — у них никаких ассоциаций. Показала оригинал их чешским ровесникам — те тоже никакой цитаты не заметили. Что ж, перевод получился адекватный: кто помнит, опознает цитату, кто никогда не слыхал, для тех она заглохнет. Но она там есть!

Всегда ли сам переводчик улавливает все знаки, расставленные автором для своих? Конечно нет. Страшно подумать, сколько остается непрозвучавших аккордов. Бывает, только после публикации книги что-то важное опознаешь, да поздно. Ну, не судите строго!

Наталья Мавлевич — переводчик с французского языка, преподаватель школы литературного перевода «Азарт», член гильдии «Мастера литературного перевода», лауреат премии имени Мориса Ваксмахера (2002), премии «Мастер» (2013). В ее переводах выходили произведения Бориса Виана, Маргерит Юрсенар, Эжена Ионеско, Ромена Гари / Эмиля Ажара, Лотреамона, Марселя Эме, Альфреда Жарри, Жана Кокто, Филиппа Делерма, Амели Нотомб и множества других авторов. В 2024 году в издательстве «Иллюминатор» вышла ее книга «Сундук Монтеня, или Приключения переводчика».