Что лингвистическая теория может дать школьному образованию?
На первый взгляд теоретические вызовы, стоящие перед современной лингвистической наукой, бесконечно далеки от проблем школьного русского. Но если предложить школьникам задуматься над почему-вопросами об устройстве языка, это расширит их научную картину мира и сделает освоение родного языка более увлекательным, считает доктор филологических наук, заведующий кафедрой теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ Сергей Георгиевич Татевосов.
Школьные предметы и научное знание
Любая школьная наука содержит два элемента: практические знания или умения, с которыми ученики потом идут по жизни, и основы научных представлений о том, как устроен мир. Школьная математика должна по меньшей мере научить считать, но еще и показать школьникам, чем занимаются математики, каков их предмет. На уроках физики желательно узнать, как починить свет в квартире, но в то же время составить представление о том, почему днем светло.
Такой предмет, как русский язык, решает несколько критически важных задач в подготовке человека к жизни: научить его бегло читать, грамотно писать, разговаривать культурно и строить связный логически непротиворечивый текст. Но вместе с тем в этих уроках есть и научный компонент: они знакомят с предметом лингвистики, с ее методами, приемами описания языка, которые практикуются в современном языкознании.
Каким образом показать детям, в чем состоит интерес лингвистики как науки? Для этого лучше всего подходят вопросы «почему».
Научные представления формируются именно благодаря таким вопросам: почему мир такой, какой он есть, а не какой-то другой? Из почему-вопросов вырастает любопытство к миру и необходимость объяснить его устройство.
Почему-вопросы в лингвистике
Как выглядят почему-вопросы в лингвистике? Вот два примера из стандартного русского литературного языка.
1) Надя считает, что Володя обидел ее.
2) Она считает, что Володя обидел Надю.
В примере 1 личное местоимение ее может указывать на Надю, а может указывать на кого-то еще. В примере 2 местоимение она указывает на кого-то, кто не назван в этом предложении по имени, и не может указывать на Надю.
Мы никогда не задумываемся об этой разнице: она слишком очевидна. Трудно увидеть проблему там, где мы сталкиваемся с самым нормальным, самым естественным порядком вещей. Но именно здесь часто скрываются вопросы, которые приводят нас к прорывам в понимании устройства мира.
В чем именно заключается разница между примерами 1 и 2? Можно сказать, что в случае 1 имя Надя предшествует местоимению ее, а в случае 2 имя расположено правее местоимения, и различие связано с этим. Но есть предложения, где местоимение предшествует имени и все равно может указывать на него.
3) То, что она очень умная, никогда не радовало Надю.
4) Человека, который ее любил, Надя всегда ненавидела.
Кто такая она в примере 3? Возможны оба понимания: она — это Надя или она — это кто-то другой. Кого любил человек в примере 4? Возможно, кого-то еще, но возможно, что Надю. Оба прочтения выглядят совершенно естественно. Тогда в чем тут дело? Как устроено правило, которое говорит, на что может указывать местоимение и при каких условиях? Носители русского языка не делают ошибок в таких предложениях. Знание о том, к кому в данном случае может относиться местоимение, это часть знания русского языка, но никто нас этому не учил.
Рассмотрим другой пример, из области семантики. Представим себе диалог.
5) А. Тебе нравятся Феликс и Надя? Б. Мне нравится Надя.
Услышав такой ответ, А понимает, что собеседнику не нравится Феликс. Но Б этого не сказал. Откуда берется информация, что Б не нравится Феликс? Почему А понимает это предложение именно так? Вот еще один почему-вопрос.
В теоретической лингвистике второй половины XX и начала XXI века произошел лавинообразный рост такого рода вопросов, и лингвисты сосредоточили свои усилия на том, чтобы найти ответы на них. Появилось множество эмпирических обобщений и гипотез, объясняющих те или иные языковые явления.
Лингвистика вплотную подошла к главному вопросу, который задает себе любая наука: почему ее предмет устроен именно так, как он устроен, а не как-то иначе.
Применительно к языку этот вопрос может быть сформулирован так: язык — это способность, которой мы обладаем в силу того, что принадлежим к нашему биологическому виду; но в чем в точности состоит эта способность?
В чем состоит языковая способность
Как получается, что, появляясь на свет носителями никакого языка, мы вскоре начинаем говорить на языке тех мест, где нам выпало родиться? Что в точности мы знаем, когда знаем язык? Чем язык отличается от других коммуникативных систем? Что отличает язык от неязыка?
Последний вопрос можно задать по-другому. В мире есть больше семи тысяч живых языков. Возможно ли, что языки отличаются друг от друга бесконечно и непредсказуемо? Наш повседневный опыт говорит, что, скорее всего, так и есть. Мы мучительно пытаемся освоить хотя бы один иностранный язык, а потом беремся за второй язык, третий…
Нам кажется, что раз даже три-четыре языка не похожи друг на друга, что уж говорить про семь тысяч — их разнообразие безгранично.
Так ли это на самом деле? Или есть такие законы природы, аналогичные в каком-то смысле законам термодинамики или всемирного тяготения, которые описывают, каким язык не может быть? Например, несмотря на бесконечное разнообразие языков, наше наблюдение о местоимениях верно не только для русского, но и для английского, татарского, чукотского, китайского, суахили… Когда в таких разных языках действует одна и та же закономерность, трудно поверить, что это случайное совпадение. Тогда откуда берется сходство между языками?
Владимир Плунгян: «Первый урок корпуса — не злоупотреблять нормализаторством»Корпус учит лингвистов не доверять своей интуиции и изучать те явления, которые встречаются частоЗдесь возникает важная развилка, и у современных лингвистов-теоретиков на данный момент нет согласия в том, каким путем двигаться дальше.
Первый путь говорит нам, что язык — часть некоторой общекогнитивной способности усваивать знания, хранить их, совершать над ними операции. Это та же способность, которая позволяет запоминать визуальные образы или совершать математические операции. В этой модели сходство языков объясняется тем, что носители всех языков живут в одном и том же мире, имеют одно и то же анатомическое строение и сопоставимые паттерны социального взаимодействия. С точки зрения лингвистов этого направления, усваивать родной язык в детстве — это примерно как учиться правильно вести себя за столом. А принципиальных ограничений на то, каков может быть язык, нет.
По второму пути пошел известный американский лингвист Ноам Хомский. Он выдвинул идею, согласно которой наш биологический вид оснащен специализированной когнитивной системой, которая ограничивает возможный язык.
По мнению Хомского и его последователей, у нас есть нечто, что метафорически можно назвать языковым органом.
Конечно, это не орган в том же смысле, что легкие или селезенка, а некоторая коллекция нейронов в голове, которые отвечают за язык. Сходство языков объясняется тем, что у всех представителей нашего биологического вида этот орган устроен одинаково.
Соответственно, на вопрос о том, с чем Homo sapiens появляется на свет, каково исходное состояние его когнитивной системы, представители двух направлений отвечают по-разному. Сторонники первого подхода считают, что никакого предрасположения к языку наша когнитивная система не предусматривает: все, что мы узнаём про язык, мы узнаём из опыта жизни с другими людьми. Из того, что говорит Хомский, следует, что мы появляемся на свет с уже заложенной в нас информацией про устройство человеческого языка.
Можно ли узнать, кто прав в этом споре? Ни одна из сторон пока не предъявила решающих аргументов, которые заставили бы другую признать поражение. Но как искать такие аргументы, более или менее понятно: например, надо исследовать, как человеческий мозг отвечает на языковые и неязыковые стимулы (и в этом месте лингвистика встречается с нейронаукой).
Новый фактор: большие языковые модели
В 2020-е годы в рассуждения о природе человеческого языка вмешались большие языковые модели (БЯМ), из которых наибольшую известность получил чат GPT. В этих моделях искусственный интеллект впервые приблизился к человеческой языковой компетенции.
Чат-боты GPT и другие: что думают лингвисты о больших языковых моделяхВпереди демократизация порождения текстов и большие риски злоупотребленийПервые попытки машинного перевода были очень примитивными и часто смешными; программам было далеко до человека, и такое положение дел сохранялось десятилетиями. Но сейчас это больше не так: БЯМ обеспечивают вполне приемлемое качество перевода, причем этот перевод делается очень быстро и стоит дешевле человеческого. Повседневная межкультурная коммуникация, деловое общение, техническая документация, — все это очень скоро будет обеспечивать нечеловеческий интеллект.
Но у достижений нейросетей есть и другой аспект, важный для лингвистики. Судя по всему, БЯМ приблизились к сильному искусственному интеллекту, то есть к такому интеллекту, который способен воспроизводить человеческое поведение. Может ли в таком случае оказаться, что БЯМ являются моделями человеческой языковой компетенции?
Что, если у нас в руках оказалась действующая модель того, как работает человеческий язык?
Дискуссия на эту тему сейчас в самом разгаре; возможно, мы стоим на пороге революционных изменений в лингвистической науке, и наше представление о том, что такое язык и как надо заниматься его изучением, в ближайшее время существенно изменится.
Школьная лингвистика как эмпирическая наука
Новые представления о языковых явлениях, которые сложились в последние десятилетия и стремительно меняются в последние годы, пока еще не попали в школьные программы. И хотя эти идеи являются предметом дискуссий, они уже сейчас могли бы обогатить преподавание языка и лингвистики в школе.
В школьные курсы надо постепенно вводить представления о том, что изучение языка не сводится к совокупности норм и правил.
Лингвистика — еще и эмпирическая наука, которая занимается, как и все такие науки, познанием мира. Этого компонента в современных школьных курсах, связанных с языком, сейчас не хватает. Если обращать внимание детей на загадки языка, искать вместе с ними ответы на почему-вопросы, они увидят нечто, что человеческому разуму предстоит раскрыть. Такой взгляд мог бы сделать изучение русского и других языков намного более привлекательным и увлекательным.
Кроме того, лингвистика, как и школьное образование в целом, выиграла бы от внедрения междисциплинарной перспективы, когда школьники воспринимают науку и ее предмет во взаимодействии с сестринскими научными дисциплинами; для лингвистики это в первую очередь биология, психология, математика и компьютерная наука.
Текст подготовлен на основе выступления на Международном педагогическом конгрессе «Наследие К. Д. Ушинского и современное образование» (Москва, МГУ им. М. В. Ломоносова, 9–11 ноября 2023 года). Полную запись выступления можно посмотреть здесь (4:55:03).
Еще на
эту тему
Выбор лица: как глагол согласуется с подлежащим типа «ты и я»
Форма сказуемого зависит от факторов, которые не всегда учтены в русской грамматике
Римма Раппопорт: «Как найти баланс между доступностью школьной программы и научной картиной мира?»
Что волнует русистов сегодня? Опрос Грамоты
Школьникам о русском языке: энциклопедии, беседы, лингвистические задачи
Семь книг, которые помогут расширить представления о языке и языкознании