Что такое академическая наука

Какая бывает наука

Александр Молдован: Наука есть только одна (как первая свежесть — «она же и последняя»). Ее иногда называют фундаментальной — чтобы не путать с чем-то другим, что на самом деле просто не является наукой. Если то, чем вы занимаетесь, имеет признаки научной деятельности — то есть если у вас есть гипотеза и собран материал, есть цель — найти правила или закономерности в этом материале, есть научный метод, основанный на использовании логического или математического аппарата, так что ваши выводы могут быть экспериментально или каким-то иным образом проверены, — значит, это наука. Если этих признаков нет — это не наука.

Когда к науке применяют какие-то определения, на самом деле не имеют в виду, что это разные типы «наук». Обычно либо хотят уточнить область научного знания (говорят математическая наука, физическая, химическая, лингвистическая и т. п.), либо — сферу деятельности, связанную с наукой (прикладная, отраслевая), либо говорят о формах организации научной работы (академическая, вузовская).

То, что называют прикладной наукой — это не собственно наука, а особая, очень важная часть творческого поиска, которая обеспечивает практическое применение научного знания, переход его в технологии и производство (поэтому ее иногда называют отраслевой наукой) и одновременно создает предпосылки для дальнейшего развития науки. 
Например, вы создаете ускоритель частиц и получаете возможность делать на нем опыты, расширяющие наши знания о Вселенной. Или вы создаете Национальный корпус русского языка, благодаря которому можно ставить и решать на исчерпывающем материале вопросы об устройстве русского языка и его функционировании. 

Кому и зачем нужен Национальный корпус русского языкаПолучить всю картотеку одним кликом и другие, менее очевидные возможности специальных корпусовНиколай Казанский: Есть наука, а есть ее практическое применение. Проще всего, наверное, проиллюстрировать таким примером: имеется физиология как теоретическая дисциплина, которая объединяет и биологов, и медиков в той мере, что они занимаются физиологией человека; и есть медицина как практическая физиология, которая думает о том, как лечить людей или животных. И та и другая деятельность, безусловно, должны вызывать у нас почтение и благодарность. Но одновременно с этим мы не можем не видеть, что медицина все больше превращается в нечто инженерное, а не научное. Вот это противопоставление мне кажется настоящим.

Александр Молдован: Академическая наука — это не какая-то особая наука; это та часть научных исследований, которыми занимаются ученые в академических институтах. А другую часть делают в вузах, и ее для простоты называют вузовской наукой. Между прочим, нужно еще определиться со словом академический, которое относится не только к академии: так называется и вузовский учебный процесс. 

В античной традиции академиями назывались не только научные учреждения, но и высшие учебные заведения — студенты поют: Vivat Academia, vivant professores!

Николай Вахтин: Академическая наука для меня — это наука, которой человек занимается постоянно, систематически, не отвлекаясь на другие виды деятельности. Не «заодно», не «когда есть время» — а в качестве основного и единственного места работы, главного дела жизни. Академическая наука, если ее понимать так, может быть и прикладной, и фундаментальной. 

Николай Казанский: Я не понимаю, что такое вузовская наука: среди тех, у кого я учился в вузе, тогда в Ленинградском университете, были крупные ученые, и академическая жизнь в университете была на высоком уровне. В вузе хорошо учит тот, кто сам занимается наукой, именно наукой высокой, или тот, кто хорошо знает науку прикладную, практическую. Такой преподаватель не только дает знания, но и заражает своим энтузиазмом.

Но и академическая наука как термин меня в последнее время смущает. Как мы знаем, развитие науки в XVII веке включало в себя академию как сообщество гениев. Они занимались всеми науками, их можно было спросить о чем угодно. За год они отчитывались примерно так: в области математики я сделал то-то, в теории музыки я сделал то-то, в области поэзии я сделал то-то, но еще заодно написал несколько художественных произведений на латыни.

Раз мы сейчас говорим о трехсотлетии Академии, надо сказать, что то, что было в XVII–XVIII веке, затем наложило свой отпечаток на деятельность Петра I и его последователей. Вспоминается Степан Румовский, один из первых академиков, который известен всем как астроном и математик; между тем он взял и перевел Тацита на русский. Ночью наблюдал звезды, а днем переводил Тацита. Сейчас такого не наблюдается.

Елена Березович: Академическая наука для меня — понятие несколько иное, чем «наука в академических институтах». У прилагательного академический здесь смысл не относительный, а качественный.

Это высокая, настоящая наука, отличающаяся настоящим профессионализмом и служением истине, у нее нет цели заработать баллы или место в рейтинге.

Ценность и преимущества академической науки особенно чувствуются в «старых» научных школах: постановка масштабных задач, диктуемых логикой развития науки изнутри (а не внешними прихотями бюрократии), приверженность принципам доказательной науки и научной этики, наличие хорошей коллегиальной среды.

Как организована научная работа

Владимир Алпатов: Существуют разные способы организации науки. В новое время, в том числе в России, наука была сосредоточена в учебных заведениях, прежде всего в университетах. Этот путь развития удобен тем, что специалист тесно связан с учениками, может с самого начала выделять и отбирать перспективных студентов. Однако он, как правило, вынужден отвлекаться на темы, составляющие необходимый багаж для занятий наукой, но не собственно науку. Кроме того, не у каждого ученого, даже выдающегося, есть способности лектора. Поэтому постепенно в ряде стран стал складываться новый способ организации науки — научно-исследовательский институт, сотрудники которого либо не занимаются преподаванием, либо работают с учениками, уже прошедшими тот или иной отбор и (в идеале) проходящими первичный этап собственно научной подготовки.

Разумеется, не все НИИ создавались в рамках Академии, при разных ведомствах открывались институты, но они, как правило, имели прикладной характер, их результаты должны были непосредственно внедряться в практику. Постепенно сложилась система академической науки, где не ставилась задача обязательной практической отдачи, но изучались фундаментальные проблемы. 

Слово academia в разные эпохи имело разные значения, но в России и ряде других стран это было объединение именитых ученых, обычно не имевших других мест работы, но публиковавшихся в специальных академических изданиях.

Николай Казанский: Конец девятнадцатого и начало двадцатого века дали нам институты вместо академий; появилось деление на более узкие области. Хотя язык не повернется сказать, что лингвистика так уж узка. Институт лингвистических исследований, в котором я работаю, включает в себя и словарную работу, и русские народные говоры, и одновременно с этим компаративистику, индоевропеистику, языки народов России, а также языки Африки. Именно институты в первую очередь дают школы и научные направления. Исключения есть: я могу перечислить целый ряд университетских кафедр, которые дали настоящую школу, но это именно исключения. 

Александр Молдован: Разделение академической науки и вузовской существенно для тех, кто занимается организацией деятельности ученых, созданием условий для их работы. Профессор, работающий в университете, имеет широкий доступ к аудитории, ему легче найти учеников и последователей. Но если он и его сотрудники перегружены преподавательской работой, у них остается мало времени и сил на реализацию своих планов. Академическим ученым труднее найти помощников, но они свободны в своей творческой деятельности и могут заниматься решением масштабных задач.  

Академическая система более пригодна для систематической работы в области, например, документации и всестороннего изучения национальных языков. Поэтому и в Европе, и в Америке для этих целей создавались именно академии.

Николай Вахтин: Университетская наука делается обычно «на каникулах», по вечерам, в свободное от преподавания время. Да если бы только от преподавания — сегодняшнему вузовскому преподавателю приходится писать чудовищное количество никому не нужных бумаг! И хорошо, если администрация вуза хотя бы отчасти избавляет преподавателей от этой повинности.

Елена Березович: К сожалению, в университетах сейчас сложнее «делать науку», чем в институтах РАН. Хочется надеяться, что это правило не является абсолютным, но все-таки, увы, оно работает. Университетские преподаватели, помимо учебной занятости, в большей степени, чем сотрудники институтов РАН, задавлены «борьбой за показатели» и всяческой прочей бюрократией.

Николай Казанский: Возвращаясь к прилагательному академический: мы видим административное воздействие на науку людей, которые не понимают ценности того, что есть и что нужно сохранять, включая в том числе академическую свободу в университетах. Делаются попытки, с моей точки зрения скверные попытки, загнать все в рамки и правила. Между тем история науки показывает: не бывает такого правила, что нужно давать Институту русского языка и Институту лингвистических исследований четыре или шесть аспирантских мест в год, чтобы подобралась хорошая компания учеников у хорошего профессора. 

Нужно, чтобы возникла плеяда; научные школы — это чрезвычайно важная вещь. Размывание этих школ под видом академической мобильности было чудовищным решением.

Потому что мобильность — это то, что все нивелирует, приводя к одному уровню. Нам интересны споры, потому что между хорошими школами рождаются хорошие споры, а в хороших спорах рождаются хорошие идеи.

Кто делает науку

Александр Молдован: Решающее значение имеет научный потенциал ученых и научная среда, в которой зарождаются и обсуждаются новые идеи и гипотезы. Движение в науке происходит, как правило, благодаря индивидуальным усилиям крупных ученых, вокруг которых группируются, образуя научные школы, их коллеги, в том числе молодые специалисты. Именно благодаря школам осуществляются прорывы в научном процессе.

Николай Казанский: Для ученого в первую очередь важна принадлежность к школе. Затем широта интересов. Иногда у учителя могут оказаться более узкие интересы, чем у его ученика, и тогда ученику важно опереться и на своих современников, и на своих учеников. Плохо, если у человека нет интереса ни в чем, кроме того узкого, чем он занимается. Поэтому очень важны встречи специалистов в разных областях. И с этой точки зрения я исключительно ценю заседания отделения историко-филологических наук.  

Лингвистика как наука: границы, история, действующие лицаПредставляем книги, написанные специалистами для широкой аудиторииНиколай Вахтин: Научными исследованиями можно заниматься по-разному. В советское время была такая интересная категория людей, не умевшая или не желавшая — по разным причинам — вписываться в официальные структуры: они работали сторожами или кочегарами «сутки через трое» и в свободное от этих полезных занятий время занимались историей, философией, литературой… Иногда у них получалось интересно, но все-таки это скорее дилетанты.

Наука — штука медленная: чтобы увидеть результаты научной работы, нужно много лет, причем таких лет, когда у ученых есть возможность работать спокойно, в неизменных внешних условиях. Если же эти условия постоянно меняются, никакой спокойной работы быть не может. Чиновники от науки, озабоченные «повышением эффективности», постоянно изобретают все новые способы контроля: «Нужно три статьи в год! Нет, четыре! Нет, в „Скопусе“! Нет, в „Скопусе“ не нужно, нужно в РИНЦ! Нет, в Web of Science! Причем в первом квартиле! Нет, можно и во втором! А каждые пять лет нужно монографию! И участие в конференциях! Минимум две в год!» Хорошо бы чиновники поняли, что в науке никакие способы контроля ничего не смогут изменить.

Кто работал — тот и будет работать (только ему все труднее и труднее не отвлекаться на ерунду), а кто бездельничал — тот и будет бездельничать (а всем формальным требованиям бездельник отлично умеет соответствовать). 

Владимир Алпатов: Что касается особых свойств людей академической науки, то и в Академии, и в вузах люди должны быть преданы своему делу. А индивидуальные свойства людей бывают разными: одни предпочитают излагать свои идеи с кафедры и при этом могут писать с большим трудом, другие больше всего любят работу за письменным столом или теперь за компьютером. Первые лучше себя реализуют в вузе, другие — в научно-исследовательском институте. 

Елена Березович: Есть ли какие-то особые свойства у тех, кто делает науку? Конечно, есть! Главные — масштаб личности и пассионарность. 

Александр Молдован: Мне очень нравится высказывание одного академического чиновника, которого цитирует Михаил Леонович Гаспаров: «Фундаментальная наука — очень инерционная система. Даже если совсем прекратить финансирование, она очень долго будет самоликвидироваться»¹.