Язык и построение «Песни о купце Калашникове» Лермонтова

Предисловие «Грамоты.ру» 

Язык и построение «Песни о купце Калашникове» Лермонтова

Вся «Песня» делится на 4 части: 1) вступление (зачин), 2) пир у царя Ивана, 3) Калашников в лавке и дома, 4) бой на Москва-реке и эпилог (исход). Мы говорим о расчленении внешнем — о главах, отделенных одна от другой припевом Ай, ребята, пойте и т. д., но в поэме есть и расчленение тематическое — по моментам развития основной фабулы. Переходя от одной части к другой, изучающий «Песню» обнаруживает и приемы связи между частями: на каких моментах в каждой части обрывается действие и с какой оно продолжается; он отмечает и опущенные в «Песне» события, легко восстанавливаемые воображением читателя.

Часть первая (стихи 1–15)

«Запевка»-вступление содержит в себе: 1) полное оглавление произведения — о ком говорится в произведении (любо­пытно сравнить с этим вступлением старинные театральные афиши), 2) указа­ние на то, как песня сложена и как исполнялась и, наконец, для кого пелась. Русские певцы (скоморохи) исполняли не только веселые песни, но и песни серьезные, мрачные: о смерти Скопина-Шуйского, о Ксении, дочери Годунова, и т. д.

При изучении «Песни» необходимо не упускать из виду, какова в ней форма передачи; это везде говорит не Лермонтов, а говорят простодушные певцы; их, а не Лермонтова, оценку и приговор слышим мы. Следует также помнить, что читатель имеет дело в «Песне» с определенной манерой описывать явления (манерой, заимствованной из старинных эпических песен), с преднамеренной стилизацией. «Нельзя, однако, считать  „Песню“ Лермонтова каким-то сборным произведением из русских народных мотивов и картин... Поэт силою своего творчества представил новое произведение, которое родственно с народной поэзией, но не тождественно. „Песня“ так же связана с народными мотивами, как большая, величавая река, разлившаяся вширь и вдаль — со своими истоками — из родников, ручьев и речек, выбегающих из почвы»¹.

Стихи 1–4. Оглавление «Песни» (афиша).

Ст. 1. Обычное в устной поэзии обращение к предмету или лицу, о котором пойдет речь. 

Ст. 8–15. Ср. изображения в старинах сильного впечатления, производимого песнями скоморохов:

Это сравнение с фольклорной песней и все дальнейшие параллели имеют целью показать, как близко подошел автор к источникам фольклора.

В одной старине Владимир благодарит певца:

Награда певцам: чарка меду (в средневековой Европе бокал вина и сшитое шелком полотенце, дар почетный, иногда — роза с груди хозяйки дома).

В «Старине о сорока каликах» (в исполнении Рыбникова) встречаем такие указания:

Ст. 14. «Угощали нас три дня — три ночи».

Как и в фольклорных произведениях, в «Песне» в нескольких местах фигу­рирует так называемое эпическое число три (трижды громкий клич прокликали, на чистом поле промеж трех дорог...).

Часть вторая (стихи 16–151)

Пир у царя Ивана. В песне об Иване Грозном сохранились многочисленные рассказы о его почестных пиpax. Ho пиры фигурируют в старинах (былинах).

Пир в феодальном обществе — один из немногих видов мирного «публичного собрания». Ср. пиры у Гомера, пиры в сказаниях о Карле Великом... Пир — традиционная форма начала народного эпического произведения (былин, сказок); традиционным является и выделение одной какой-нибудь «буйной головушки» из общего хора, славящего князя-боярина, тароватого купца; это лицо или хвастает чрезмерно (иногда красотой любимой им женщины), или посылает хозяину дерзкий вызов, словом, так или иначе нарушает «благолепие» пиршества.

Ст. 16–19. Отрицательное сравнение — оборот, присущий русскому фольк­лору. Есть старины, в которых такой оборот, как в «Песне» Лермонтова, является «запевом», то есть начинает основную часть произведения:

Солнце и тучи — обычные предметы сравнения в фольклоре.

Ст. 20–29. Обстановка и строгий порядок — «чин» пира в духе XVI века. В старине находим:

Ст. 29. Параллель в народных песнях (о гостях):

Ст. 35. Ср. в исторической песне: И тут твоя дума крепкая.

Ст. 34–45. Застольная печаль вызывает знакомый нам из исторических песен о Иване Грозном вопрос царя: не лихо ли на кого думает тот, кто не делит общей радости?

Ст. 31. Многие эпитеты в этой «Песне» чисто  фольклорного характера. Таким же характером отличаются и образы-сравнения: ястреб и голубь (в ст. 38–39), месяц и звезды (ст. 51–54) и другие виды параллелизмов (в ст. 63–64, 66 и т. д.).

Ст. 36–45. Любопытный вид градации (постепенного усиления), состоящий из трех частей: взглянул — стукнул палкою (жезл Грозного) — промол­вил слово. Заметим, что гнев царя истощается на сравнении-угрозе (ст. 51–54), и дальнейшие его слова (ст. 55–58) представляют только упрек-вопрос...

Ст. 61–68. Эти стихи отмечались критикой как «чистая лирика», как «песня», обращенная к самому певцу...

Ст. 70–77. Вопросы царя. Одни критики настаивали, что все вопросы проникнуты злой иронией царя; другие указывали на особое значение послед­него, «предвещающего будущее», вопроса, который «знаменательно» заключает весь ряд. Читатель должен запомнить этот вопрос, так как в нем мы имеем предсказание участи Кирибеевича... Это — своеобразный вид «предупрежде­ния» событий, которые произойдут в будущем. Приемы «предупреждения» иногда принимают в повести, романе или поэме вид «снов» (ср. сны в пуш­кинских произведениях: «Цыганы», «Капитанская дочка», «Евгений Онегин»).

Ст. 80–85. Ответ Кирибеевича. Если шесть вопросов царя можно предста­вить схемой abcdef, то ответы следуют в обратном порядке: fedcba.

Ст. 80–81 находят себе параллель в словах народной песни:

Ст. 86–130. Рассказ Кирибеевича об Алене Дмитриевне. В рассказе нетрудно выделить три элемента: 1) описание встреч с Аленой Дмитриевной, насыщенное бытовым материалом (платье опричника, уличные сцены...); 2) изображение красоты Алены Дмитриевны в чертах традиционно-условных (ходит... будто лебедушка; смотрит, как голубушка;  молвит, словно соловей поет...) и, наконец, 3) лирическая часть, начиная со стиха 109 и до 131: Как увижу ее, я и сам не свой... Это, собственно, отдельная песня.

Ст. 120–130. Своеобразное переложение разбойничьих песен.

Ст. 141–147 следует принять как «ключ» поэмы: среди торжества одной «правды» (делай все, что хочется; мы — опричники: нам все дозволено) прозвучала другая «правда»... Между двумя этими «правдами» предстоит теперь борьба. Присутствующие во пиру и бояре, и князья, и стольники, и оприч­ники совершенно оттеснены к стенам терема — их не видно и не слышно, их присутствие никак и нигде не чувствуется; перед нами лишь два человека: Иван и Кирибеевич. То же самое будет и в сцене боя. Народ обступил место, огражденное цепью для боя одиночного, но дыхания толпы не слышно.

Интересно сравнить такую «трактовку» темы с суриковскими трактовками. У Сурикова всегда на картине тесно — «народ выпячивает», тесно на картине его «Боярыня Морозова», как тесно было в старой Москве, где лепились домик к домику, темный узкий переулочек к темному узкому переулочку. В поэме Лермонтова нет народа (то есть не чувствуешь его), нет гостей на пиру (перед нами лишь две фигуры: Иван и Кирибеевич), нет народа в сцене боя и в сцене казни, то есть в таких сценах, которые обыкновенно собирают народ.

Ст. 148–151. Припев, отделяющий одну часть поэмы (рассказ обрывается на самом интересном, эффектном месте) от другой, напоминает «величанье» старин:

Или:

Здесь «припев» следует понимать как особый вид торможения в ходе раз­вития фабулы. 

Часть третья (стихи 152–326)

«Купец Калашников» («Калашников в лавке и дома»). О жизни московского посадского торгово-промышленного люда, о лав­ках — бревенчатых, одноэтажных срубах или каменных рядах (с 1596 года) и старых домах читатель «Песни» может почерпнуть сведения из справочника-путеводителя «По Москве»².

При разборе «Песни» следует отметить постепенное нарастание тяжелого настроения у Калашникова.

а) Недобрый день задался ему:
Ходят мимо баре богатые,
В его лавочку не заглядывают... (ст. 158–160)

б) И пошел он домой призадумавшись. (ст. 171)

в) И смутился тогда думой крепкою. (ст. 195)

(Это градация не слов, не картин, а — чувств, настроений.)

Причины этого настроения: а) неудача в торговле, б) непорядок в доме (не накрыт дубовый стол белой скатертью), в) позднее появление жены, бледной, простоволосой...

Нужно обратить внимание и на параллелизм в природе (градация сгущающихся красок):

а) горит заря туманная... (ст. 162); 
б) набегают тучки на небо (ст. 163);
в) А на улице ночь темнехонька:
Валит белый снег, расстилается,
Заметает след человеческий. (ст. 198–200)

Ночью в старой Москве улицы и проходы между лавками перегораживались рогатками и решетками, ворота запирались наглухо, и ходили всю ночь сто­рожа с колотушками.

К ст. 172. Раньше в Москве купеческие дома были двухэтажные, бревенчатые в Китай-городе, наверху жил сам купец, а внизу, под навесом, располагалась его торговля, но затем жилых купеческих домов в Китай-городе становится все меньше и меньше, и при Иване Грозном купцы живут главным образом в Замоскворечье.

Ст. 228–286. Рассказ Алены Дмитриевны.

Весь узел событий представлен в лермонтовской поэме не в объективном повествовании, а в двух рассказах — Кирибеевича на пиру и Алены Дмит­риевны.

В ст. 278–286 звучит обычное в русском фольклоре описание круглого сиротства-одиночества. Эта тема встречается в эпосе и других народов. Так, у Гомера Андромаха говорит Гектору: 

Ст. 290–322. Приход братьев; в их речах (ст. 314–319) определенно слышатся отклики разбойничьих песен. Опять, как и в предыдущей части, к концу явственно раздается набат правды.

Часть четвертая (стихи 327–505)

Смерть Калашникова.

Ст. 327–338. Восход солнца. Олицетворения​​​​ «заря — наряжающаяся красавица» в фольклорной поэзии не встречается. Можно привести несколько фольклорных образов, связанных с зарей. Один из этих образов — известная детская песенка:

Ст. 337–338. Обычные в фольклорной поэзии риторические вопросы (вопросы, на которые певец тут же сам дает ответ).

Ст. 339–364. Кулачные бои составляли в старину увеселение, потеху. По свидетельству иностранцев и по произведениям русской, так называемой «духов­ной» письменности, такие бои происходили обыкновенно в праздничные дни.

Ст. 348. Охотницкий бой, одиночный... Были бои «одиночные» (один против одного) и были бои «сторонами» (партиями, лагерями), когда охотники, составлявшие два враждебных или просто два соперничавших лагеря, по дан­ному знаку бросались ряд на ряд. Следует отметить здесь разговор (первый и последний) между соперниками. Поэма Лермонтова дает читателю материал для обсуждения проблемы: «соотношение эпического, драматиче­ского и лирического элементов в структуре произведения».

Ст. 354–355. В одной народной песне царь Иван говорит бойцам-победителям:

Ст. 360. Сравнить со словами исторической песни:

Ст. 361–364. Гордый вызов супротивника обыкновенно и по старинам предшествует бою. Например, дочь Ильи (по тексту Рыбникова):

Ср. в «Песне о Роланде»:

Ст. 365–366. Ср. в исторической песне:

Ст. 385–389. Перед боем участники обыкновенно спрашивали друг друга об имени и партии (боярской, купеческой и т. д.), к какой охотник принадлежал. Иногда обидными словами старались разжечь, распалить свой дух. Соот­ветствующие места читатель найдет и у Гомера, и в «Песне о Роланде», где описываются встречи героев-противников.

Ст. 402–404. С этого момента кулачный бой-«потеха» переходит в судебный поединок: правый должен победить (cp. ст. 423). В памятнике старого права (немецком) «Каролине» было сказано: Раньше бились для смеха, теперь — на суде — бейтесь для слез.

Ср. ст. 405–409. Можно привести как поразительный пример художественной проницательности, описание чувства страха в «Песне» Лермонтова не только поэтически-правдивое, но правдивое и с научной (физиологической) стороны:

1) И, услышав то, Кирибеевич побледнел в лице, как осенний снег (спазмы кровяных сосудов и слабость сердца от страха).

2) Бойки очи его затуманились (отсутствие блеска глаз, вызванное уменьше­нием отделения слезной влаги).

3) Между сильных плеч пробежал мороз (судорожное сокращение гладкой мускулатуры кожи вместе со спазмой кровяных сосудов).

Ст. 410–433. Бой. Очень удачно, в смысле постепенного повышения инте­реса у читателя (слушателя), построена вся эта часть «Песни». Первым на место боя приходит Кирибеевич, Калашников долго не появляется (трижды громкий клич прокликали), так что у читателя может даже явиться сомнение, появится ли, дерзнет ли появиться Калашников. И удар наносит впервой именно Кирибеевич, и такой удар, что затрещала грудь молодецкая, пошатнулся Степан Парамонович — и опять у читателя мучительное сомнение: победит ли правда?.. Тем эффектней исход боя... Таковы проявления закона повествовательного «напряжения».

Ст. 414–427. Иностранцы, посещавшие старую Москву, рассказывают, что кулачные бойцы поражали друг друга в грудь, в лицо, в живот, в голову, бились неистово и жестоко. Многие из них уходили с боя калеками на всю жизнь, а некоторые тут же умирали.

Ст. 425–430. Ср. со стариной:

Ст. 430–434. Встречающийся и в фольклорной поэзии оборот — «повторе­ние-лестница».

Ст. 440–442–453–455 навеяны разбойничьими песнями.

Ст. 456–460. Ср. с Олонецкой записью исторической песни о Кострюке:

Ст. 468–469. Есть ли известный промежуток времени между грозно-ирони­ческим обещанием царя и выполнением этого обещания? Здесь вопрос упира­ется в проблему фабулярного времени. Большинство читателей выска­жутся за то, что казнь Калашникова следует непосредственно за боем. Калаш­ников, очевидно, не успел побывать дома и не видел Алены Дмитриевны.

В песне «Царь хочет убить сына» поется:

Критика отмечала «гнетущее» смирение Калашникова, который из борца «за правду до последнего» превращается в покорную, безмолвную жертву.

Последняя вспышка мужества и своеобразного протеста в Калашникове —это ответ его Ивану: Я убил его (Кирибеевича) вольной волей, а за что убил, не скажу тебе. Федор Достоевский («Дневник писателя», 1877) сравнивает этот ответ с мужественным поведением Василия Шибанова, кото­рый доставил царю «ругательное» письмо от «отъехавшего» в Литву Курбско­го: «Царь поднял жезл свой с острым наконечником, с размаху вонзил его в ногу Шибанова, оперся на жезл и стал читать послание. Шибанов с про­колотой ногой не шевельнулся. А царь, когда стал потом отвечать письмом князю Курбскому, написал, между прочим: «Устыдися раба твоего Шибанова»...

«Это значит, — делает заключение Достоевский, — что он сам устыдился Ши­банова».

Ст. 472–477 можно сравнить со стихами из «Полтавы» Пушкина, оказав­шими, очевидно, влияние на Лермонтова:

Ст. 480–489. Ср. со словами разбойничьей песни:

Ст. 494–505. Ср. со стихами из фольклорной песни:

Ст. 505–513. Исход-величание (по образцу старин из фольклорных песен).

Перехожу к изобразительным проблемам. Берем первую из них — пробле­му пейзажа. В части поэмы, озаглавленной нами «Пир», нет пейзажа: не рисуется улица, поскольку она не видна из низких окон терема, не упоминается и небо — покрытое тяжелыми тучами. Если бы снежная улица или звездное небо и были описаны в «Пире», это описание не могло бы быть никак «увязано» с происходящим в этой части поэмы действием — перед нами одно «освещенное пятно»: длинный дубовый стол, вокруг которого на скамьях по­местились и хозяин терема, и его гости.

В следующей части («Купец Калашников») рисуется, как постепенно омра­чается настроение Калашникова. Раньше уже была указана замечательная гра­дация: а) горит заря туманная, б) набегают тучи на небо, и, наконец, в) на улице ночь темнехонька, снег заметает след человеческий. Калаш­ников с тревогой ждет Алены Дмитриевны, которая куда-то запропастилась; вот он подошел к окну: валит белый снег, расстилается, заметает след челове­ческий... Ночь здесь прекрасно дополняет описание настроения Калашникова; она, между прочим, является и одним из факторов сгущения этого «душевного мрака».

В эту же вьюжную морозную ночь приходят на зов Калашникова его братья. Позднее приглашение (нужно вспомнить московские нравы в XVI веке) и буря на дворе вселяют в них какое-то глухое, неоформившееся беспокой­ство. Они спрашивают брата: 

Узнав от старшего брата о его решении завтра биться на кулачном бою с Кирибеевичем, они обещают Калашникову свою поддержку, и это обещание замыкают в образ:

Наконец, в части «Бой на Москва-реке» дан зимний пейзаж. Здесь он уже прямо необходим: действие происходит на открытом месте. И опять чувствуется целесообразность в выборе декораций. Бой должен произойти при большом стечении народа; за боем следит царь. Нужно выбрать безветренный морозный день (вьюга мешала бы и народу, и царю наслаждаться «веселым» зрелищем...).

Сравнения, взятые Лермонтовым из мира природы, тоже подчинены определенной мотивировке: все они служат или лирической интродукцией (преду­преждением действия), или последующим его описанием, придающим сцене определенную эмоциональную окраску:

Теперь по вопросу, как должен строиться пейзаж вообще, какую роль играет он в рассказе или поэме — у читателей поэмы есть систематизированный материал, и не трудно им прийти и к определенному выводу.

Так можно проработать и ряд других проблем: проблему изображения обста­новки и быта, проблему портрета, характеристики, диалог... Читатель поста­вит перед собой, например, задачу: «Выбрать из „Песни“ материал, рисующий обстановку, быт, и указать, какую роль играет этот описательный элемент в поэме Лермонтова».

Лермонтовская «Песня о купце Калашникове» — единственная в русской литературе историческая поэма, написанная языком, близким к языку изоб­ражаемой эпохи. В ней имеются налицо все примеры эпического стиля и эпи­ческой техники. Сюжетом берется событие, характерное для рисуемой эпохи. Вместо обращения к музе (invocatio античной поэмы) здесь обыкновенно приво­дится зачин; события описываются с объективным спокойствием; поэт любовно останавливается на деталях; широко пользуется он фольклором; в языке преобладают постоянные эпитеты³, вводятся рассказы («эпос в эпосе») действующих лиц, заменяющие живой диалог.