«Я купила сотню мух»: регионализмы, у которых нет аналогов

Внутри региональной лексики есть много отдельных интересных групп. Взять хотя бы местные названия грибов или… всего-навсего шаурмы. Как известно, где-то в Бологом она превращается в шаверму. Есть еще и шаварма, и даже… шуля. Но сегодня хотелось бы поговорить о другой группе, о региональных словах, у которых нет «перевода» в других региональных вариантах русского языка. 

Примером такого слова может служить глагол клевить. Что ж ты внука расклевил, — скажет, поддразнивая, кировчанка мужу, которому доверили грудничка, а он не справился, не смог успокоить, отвлечь внимание, и ребенок расплакался. Кстати, Даль приводит немного другое значение: ‘доводить ребенка до слез’. В обоих случаях один и тот же результат: ‘сделать так, что ребенок плачет’ или ‘не суметь сделать так, чтобы ребенок не плакал’. У Даля есть и вариант с другим порядком согласных: квелить, помеченный как сибирский; см. прилагательное квелый.

Это исходная и, возможно, звукоподражательная форма, судя по приведенным в этимологическом словаре Фасмера чеш. kvíliti ‘рыдать, причитать, завывать, стонать’, польск. kwilić ‘охать, стонать’.

Древний славянский глагол с простым значением плача, стонов развил в региональных вариантах русского языка более сложное и узкое значение, для которого в литературном языке нет подходящей формы, и чтобы его «перевести», потребуется целый текст. 

Многие знают, что мультифора — прозрачный файл. Бадлон — водолазка. Вехотка — мочалка. А что такое пятишка, лягушки или матрёшка (в специфическом местном значении, конечно)? Эти слова были в числе прочих собраны в образовательном проекте «Слова для своих», в котором участвовали школьники множества регионов России.

Слова, которые придется переводить с одного русского языка на другой целым текстом или как минимум словосочетанием, могут быть отнюдь не древними, а вполне новыми, и не иметь никакого отношения к сельским диалектам. 

Видела на рынке красивую матрешку из белого пуха, — делится пенсионерка, живущая в Балашовском районе Саратовской области. Матрёшка здесь означает не просто пуховый платок (для которого у нас вообще-то тоже нет однословного названия), а пуховый платок небольшого размера (необязательно белый). 

Я купила на дачу сотню мух для постройки сарая, — рассказывает имеющая творческую профессию и высшее образование молодая жительница столицы Карелии — Петрозаводска. Здесь мухи — это маленькие саморезы.

Я потеряла свой ваучер, — жалуется медик из Тольятти, и речь не о документе эпохи приватизации ранних 1990-х. Здесь ваучером называют пустую пластиковую бутылку, предназначенную для повторного употребления. Наверняка за этим переносом значения кроется какая-то ироническая метафора… 

В том же Тольятти записали целый ряд подобных слов. Вот, например, опять название тары. Купи пятишку воды, на дачу заберем, — говорит сотрудник банка. Пятишка, как нетрудно догадаться, — это пятилитровая пластиковая бутыль для воды. А похожая фраза Купи в магазине кассету яиц свидетельствует о необычном местном значении слова кассета: картонная или пластиковая тара для яиц.

Можно даже задуматься, почему же у всех этих таких расхожих понятий, таких привычных предметов нет однословного названия… ну, по крайней мере во многих других вариантах русского языка.

А вот следующее тольяттинское слово, по-видимому, уже устарело в эпоху «Ватсапа» и других бесплатных менеджеров с голосовой связью. Это бичка, то есть эсэмэска с просьбой перезвонить. Кинь мне бичку, когда освободишься. Производное от бич, то есть ‘бродяга, бездомный, перебивающийся сезонными работами’. И вот здесь можно припомнить какие-то аналоги из других местных языков — например, маячок. Не так выразительно, конечно.

У некоторых предметов, называемых региональными словами, вроде бы даже есть какое-то обозначение и в общеупотребительном языке, но его нельзя назвать устоявшимся. Такова ситуация с открытыми резиновыми шлепанцами на двух соединяющихся ремешках. По-видимому, у них есть собственное название вьетнамки, оно включено в словарь Ефремовой¹, но вот в других академических словарях это слово отсутствует, а в живой речи они как только не называются. В торговле используются названия вьетнамки, сланцы, шлепанцы.  

В результате небольшого опроса оказалось, что чаще всего этот вид обуви называют шлепками или шлепанцами, то есть родовым названием (а то и просто тапками). Что касается специализированных обозначений, то на первое место вышли сланцы, и лишь на второе — вьетнамки. Так вот, в проекте «Слова для своих» обнаружилось региональное название этой обуви — лягушки. Возьми лягушки для бассейна. Так выразился информант из города Балашова Саратовской области.

Коллекция «ПостНауки»: сколько в мире языков и какие самые сложныеМнение лингвистов о языковом разнообразии, двух типах исследователей и пользе мертвых языковПо сути, это то же явление, с которым люди сталкиваются, когда осознаю́т, что изучаемый иностранный язык, например, имеет специальное слово, чтобы называть пальцы на ногах, в отличие от пальцев на руках. Разные языки делят мир на объекты не совсем одинаково; это справедливо и для региональных вариантов одного и того же языка.