Трудности коммуникации: как перевод влиял на ход истории

Договор Вайтанги и достоинство маори

Договор Вайтанги, подписанный в 1840 году представителями британской короны и вождями народа маори, стал основополагающим документом Новой Зеландии. Однако он же стал яблоком раздора в отношениях коренного и пришлого населения. Все дело было в разнице между двумя версиями договора — английской и переведенной на язык маори.

В первой статье английского текста говорилось о том, что вождям маори надлежит передать короне «абсолютно и безоговорочно все права и полномочия в отношении суверенитета» над их землями. Однако в тексте на языке маори нет слова «суверенитет». Вместо этого переводчик использовал термин Kāwanatanga — транслитерация/адаптация английского слова «губернатор».

Вожди маори понимали Kāwanatanga именно в этом смысле — как выполнение ограниченных административных функций наместником британского монарха. 

В сознании маори слово прочно связывалось с той ролью, которая, как они знали по опыту, отводилась чужеземному чиновнику.

Нужно учесть, что разница была не только в семантике, но и в языковой картине мира. Идея передачи суверенитета (близкое по смыслу слово в языке маори — mana) по договору была юридически и культурно непостижима для маори. Вдобавок вторая статья маориязычного текста гарантировала вождям tino rangatiratanga, что означает «неограниченное осуществление власти вождя» над землями, жилищами и всем другим ценным имуществом. В английской же версии гарантировалось только «неприкосновенное владение» имуществом.

Возникшее противоречие было серьезным. Маори считали, что предоставляют чужеземцам определенные административные права, сохраняя при этом неограниченную власть над своими делами и ресурсами.

Британцы считали, что получили всю полноту власти и исключительный приоритет в покупке земель маори.

Британские колонизаторы долгое время вообще не считали документ юридически обязывающим. Но в 60-х годах XX века маори взбунтовались против многолетних злоупотреблений. Они апеллировали именно к своей версии договора, текст которой был переведен обратно на английский. 

В итоге в 1975 году был сформирован специальный орган — Трибунал Вайтанги (англ. Waitangi Tribunal), которому было поручено разбирать споры и присуждать компенсации за ущерб, причиненный народу маори в результате действий колонистов. В 2014 году Трибунал постановил, что маори не уступали свой суверенитет, и предложил ряд принципов (их, впрочем, признают не все маори), по которым следует действовать в случае разночтений между версиями.

Дело о Договоре Вайтанги показывает, что при переводе сложных юридических и политических документов ошибки часто возникают не из-за дословного перевода, а из-за фундаментального разрыва между исходным и целевым представлениями о мире.

Уклончивый ответ или дерзкий вызов

В августе 1945 года в Потсдамской декларации страны антигитлеровской коалиции предъявили Японии ультиматум: безоговорочная капитуляция или «быстрое и полное уничтожение». Премьер-министр Кантаро Судзуки оказался в сложном положении: он должен был спасти страну, однако прямо согласиться на капитуляцию означало разозлить влиятельное военное командование.

В итоге Судзуки в своем ответе использовал японское слово мокусацу (黙殺). Если переводить его буквально, получится что-то вроде «убийственное молчание». Понимание этого выражения остается на усмотрение читателя: от «воздержаться от комментариев» до «игнорировать с презрением». 

По одной из версий, Судзуки хотел таким образом выиграть время. По другой — отверг ультиматум.

Американские переводчики интерпретировали ответ в самом жестком ключе — как «игнорировать» или «отвергнуть». Именно в такой интерпретации сообщение растиражировала пресса. Американское руководство восприняло ответ как категорический отказ. Через несколько дней последовали атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки.

Конечно, решение о применении ядерного оружия зависело не только от значения конкретных слов. Но жесткий смысл перевода укрепил восприятие японцев как фанатиков, а Японии — как неуступчивого противника.

Высок как гора, застенчив как барышня: что фразеология сообщает о культурно-языковой картине миреЛингвокультуролог Мария Ковшова о разных способах символизации реальностиУже после войны некоторые японские историки говорили о том, что именно решение переводчиков сыграло роковую роль в дальнейших событиях. Хотя большинство историков с этим не согласны, очевидно, что перевод важен как способ управлять оценкой ситуации.

Тайна кузькиной матери

А вот совершенно иная ситуация: неосторожно сказанные руководителем большой державы слова, которые переводчик вынужден доносить до собеседника. Именно в таком положении часто оказывался Виктор Суходрев, переводивший Никиту Хрущева.

Хрущев был одним из самых экстравагантных лидеров СССР. Выходец из крестьянской семьи, прошедший путь от шахтера до главы сверхдержавы, по характеру Никита Сергеевич был эмоциональным, импульсивным, мог внезапно перейти от официального тона к грубоватым шуткам, использовать идиомы, не имеющие прямых английских эквивалентов.

Переводчик обязан передать точный смысл слов главы государства — и в то же время учитывать, как эти слова будут восприняты. 

За каждой встречей Хрущева с западными лидерами следил весь мир. На следующий день газеты выходили с заголовками, основанными на словах, переведенных Суходревом. В доинтернетную эпоху пресса и телевидение были тем окном, через которое миллионы людей видели своих лидеров и лидеров противоположной стороны.

В числе любимых выражений Хрущева была и знаменитая «кузькина мать», которую он грозился показать то одному, то другому высокопоставленному собеседнику. На встрече с Ричардом Никсоном переводчик Юрий Лепанов передал эти слова буквально — как мать Кузьмы, а затем попытался объяснить смысл выражения. Но, как позже выяснил Виктор Суходрев, даже точный перевод фразеологизма не спас бы ситуацию. Сам Хрущев вкладывал в него свой смысл.

Ложные друзья переводчика: когда сходство слов из разных языков может оказаться ловушкойПочему в Англии не едят на завтрак тосты с мармеладом и не устраивают «День бокса» после Рождества«Пресловутая „кузькина мать“ в словарях толкуется как выражение грубой угрозы (у В. И. Даля, например: „показать кому кузькину мать — наказать, сделать какое зло“), — писал переводчик в своих воспоминаниях. — Узнав об этой истории, а также обратившись к собственному опыту общения с Хрущевым, я сделал вывод, что Никита Сергеевич вкладывал в это народное выражение совсем другой смысл. Показать кузькину мать — в его понимании — означало показать свою силу, лихость, дать жару»¹.

Несмотря на напряженность в отношениях между странами, до конфликта дело не дошло. В этом есть и заслуга переводчиков. 

Виктор Суходрев, широко эрудированный и знакомый с реалиями других стран, мог виртуозно подобрать подходящую аналогию и тем самым протянуть мостик от одной культуры к другой. Например, как-то Никита Хрущев рекомендовал собеседнику не ездить в Тулу со своим самоваром. Суходрев тут же нашелся: «Не надо возить уголь в Ньюкасл» (некогда главный район угледобычи Великобритании).

Тигры в подарок

Иногда ошибки переводчиков могут иметь забавные последствия.

В 2009 году глава Росприроднадзора Владимир Кириллов побывал в Южной Корее. Целью визита было укрепление сотрудничества в сфере защиты окружающей среды. В ходе визита заместитель министра природных ресурсов Южной Кореи Ли Бюн Вук и Владимир Кириллов посетили Национальный институт биологических ресурсов, где среди прочего содержатся и уссурийские тигры (которые считаются национальным достоянием и в России, и в Корее). Корейский министр выразил российскому чиновнику, как он полагал, дипломатическую заинтересованность Кореи в этих редких хищниках.

Выражение означало, вероятно, что Корея проявляет интерес к программам сохранения тигров и в целом к судьбе этого редкого вида.

Однако переводчик понял заинтересованность иначе и передал ее примерно так: «Южная Корея заинтересована в том, чтобы получить таких тигров». 

По возвращении в Россию Владимир Кириллов доложил о «пожелании» корейской стороны премьер-министру (на тот момент) Владимиру Путину. «Это вполне можно и нужно сделать», — отреагировал премьер-министр.

Вскоре СМИ растиражировали сообщение, что Россия подарит Южной Корее несколько тигров в честь 20-летия установления дипломатических отношений между странами. Корейцы, несмотря на недоразумение, подарок приняли.

Эта история стала редким примером, когда лингвистическое недопонимание привело не к конфликту, а к укреплению международных связей.