Высок как гора, застенчив как барышня: что фразеология сообщает о культурно-языковой картине мире

Даже огурец может быть символом

Лингвокультурология — дисциплина сравнительно новая, но она не родилась как Афродита из пены морской: исследователи всегда изучали, как взаимодействуют язык и культура. Всё, что человек способен осознать, становится частью культуры, в том числе и язык: он впитывает в себя культуру народа и становится ее отражением. Владимир Григорьевич Гак¹ ввел в науку понятие культурема — это единица языка, которая представляет собой одновременно языковой и культурный феномен.

Языковой знак имеет две стороны: означающее (это его внешняя, формальная сторона) и означаемое (то, на что этот знак указывает, его содержательная сторона). Особенность культуремы состоит в том, что ее означающим является культурный объект. Изначально этот объект принадлежит той предметной области культуры, куда входят миф, ритуал, обряд, фольклор и др. 

На наличие культурной семантики у слова указывает способ его описания в словарях.

Термины и понятия вроде «идеал», «миф», «символ», «эмблема» обязательно присутствуют в толкованиях слов икона, дракон, золото, корона. Например, в Словаре Ожегова и Шведовой сказано: «КОРОНА. Металлический, с украшениями головной убор монарха, являющийся символом его власти»². Более спорный пример — крест. «1. Фигура из двух пересекающихся под прямым углом линий. <...> 2. Символ христианского культа»³. Однако в Малом академическом словаре⁴ культурная семантика слова крест выходит на первое место, а «геометрическая» занимает лишь третье. В Словаре Даля сказано, что «крест есть символ христианства»⁵.

Лингвокультурология рассматривает два типа языковых знаков: первые обозначают объекты культуры (как икона, лампада), а вторые — называют объекты, которые приобретают культурную семантику, например в составе фразеологических выражений.

Определить, есть ли у какого-то объекта культурная семантика, не всегда просто: например, символическое назначение может проявляться только в какой-то одной семиотической системе, и в ней слово приобретает культурную семантику. Специалист по славянской этнолингвистике Светлана Михайловна Толстая отмечала, что в традиционной культуре самый неожиданный предмет способен принять на себя культурную семантику — даже огурец: в древности огурец бросали тем или иным концом в определенную сторону грядки, и это действие было частью обряда.

Такое земледельческое орудие, как борона, в фольклоре приобретает эротическую символику и используется в ритуально-магических целях. Связь бороны с родами отражена в поговорке: Жена родит — муж песок боронит. По обычаю муж должен был взять борону и вспахивать песок, чтобы жена быстро и успешно разродилась. Остались и тексты, сопровождающие магические действия: Уж я шел стороной бороновать бороной. Борона железная, поцелуй, любезная!⁶

Когда похожий смысл передан разными образами

Выплюнуть печень и излить душу

Фразеологические обороты связаны с символическим значением разных сущностей в том или ином языке. Внеязыковая реальность дает нам образы, которые мы потом видим во фразеологии. Например, дверь обозначает границу между чужим и своим пространством: закрыть перед кем-то дверь, стучаться во все двери, выставить за дверь и т. д. Любая реальность, в которую включен человек, подвержена символизации: растения, животные, особенности ландшафта, быт, одежда, пища, питье. Человек наблюдает за миром, выделяет те или иные признаки предметов, переосмысливает их, и уже с таким «окультуренным» (по словам фразеолога и автора лингвокультурологического подхода Вероники Николаевны Телии) смыслом эти признаки ложатся в основу фразеологического образа.

У шведов есть выражение застенчивый как фиалка, и это не случайное сравнение — в западноевропейской символике цветов фиалка ассоциируется со скромностью и застенчивостью.

Мы говорим застенчивый как красна девица или как девушка. В прошлом девушки в обществе должны были вести себя сдержанно, а если на них обратили внимание, они должны были краснеть и смущаться. Само выражение красная девушка — устойчивая формула в фольклоре. Поведение «красной девицы» было эталоном скромного поведения в народной культуре, но «попав» во фразеологизм, оно обрело шутливую оценочность, особенно по отношению к мужчинам. Несколько устарело выражение быть застенчивым как барышня, и это уже «городской» образ, который употреблялся только по отношению к мужчинам.

Сопоставление фразеологизмов разных языков опирается на объективные данные об их форме и значении. Субъективный же фактор состоит в культурно детерминированной избирательности языка: слова, отражающие одни и те же реалии, в составе фразеологизмов выступают носителями разных смыслов.

Так, символами искренности и доверия в русской культурно-языковой картине мира являются сердце и душа (открыть сердце, излить душу). В китайской картине мира искренность символизируют желчный пузырь и печень: выражения желчный пузырь капает и излить печень описывают абсолютно искреннего и верного человека; выплюнуть печень, открыть желчный пузырь означает ‘открыть свое сердце’.

Чем нас удивляет японская языковая картина мираНа выбор речевых форм влияет статус, возраст, пол собеседников, степень их близостиЛегко заметить разное отношение к морю в русской и турецкой культуре. Для России «роднее» реки, а море — это чужеродный ландшафт, оно где-то далеко. В русском языке есть фразеологизмы, которые это подчеркивают: за семью морями, за тридевять земель да за тридевять морей. А море-океан — что-то большое, далекое, мифологизированное. Мы также используем слово море по отношению к тому, чего много: море цветов, море хлопот, капля в море. Море — это что-то опасное: кто в море не бывал, тот горя не видал.

Для турок море — источник жизни, оно дает пищу, поэтому идиомы, связанные с морем, чаще обозначают нечто позитивное. С помощью образа моря в турецких фразеологизмах (как во французских — с помощью образа сыра) оценивается практически всё — внешность человека, его характер, деятельность, поведение, время. О тех, кто не знает, что у них делается под носом, по-турецки говорят: рыбы, что находятся в море, моря не знают.                                                        

Волосы журавля, кожа курицы

Помимо моря, для турецкой фразеологии важен образ горы. Для турецкого сознания это не сложное препятствие на пути, а необходимая его часть. Всё, что связано с горами, ассоциируется с высотой духа, достоинством, смелостью. Есть турецкая поговорка: тот, кто поднимается в горы, равнины не ищет (мы сказали бы: взялся за гуж, не говори, что не дюж). Высокий рост человека в турецкой фразеологии также передается с помощью образа горы: высокий как гора. Возможно, что образная составляющая турецкой идиомы одна губа на небе, другая на земле, описывающей высокого человека, также восходит к мифологеме горы и обитающим там великанам.

Мы же берем в качестве эталонов коломенскую версту, пожарную каланчу, колокольню Ивана Великого, телеграфный столб, а еще косую сажень и дядю Стёпу.

Эта избирательность языка неслучайна, у нее есть культурные «корни».

Русской природе горы чужды, а всё чужое переосмысливалось как нечеловеческое и страшное. В горах, согласно русским сказкам, обитает Змей Горыныч, который несет в себе огонь, выжигающий всё живое. В русской фразеологии горы символизируют прежде всего масштаб трудностей, испытаний, усилий (гора дел, горами ворочать, гора с плеч свалилась), отдаленное пространство (за горами, за долами, не за горами), границу на жизненном пути (ехать на гору / с горы) и другое. Даже позитивное выражение золотые горы имеет негативные варианты: златые горы сулить, ни за золотую гору не делать — про сомнительные многообещающие предложения и отказ от них.

Про седого человека мы скажем седой/белый как лунь.

Лунь — это не луна, как может показаться, а хищная птица с серовато-белым оперением, род сокола, коршун.

Китайцы же говорят о старом человеке: волосы журавля и кожа курицы. Для структуры китайских идиом характерно парное описание, поэтому отмечено еще и состояние кожи. При этом китайская единица обозначает только старый возраст человека, в фокусе внимания находятся внешние признаки проявления старости (седина и морщинистая кожа). В русской картине мира седая голова не обязательно символизирует старость, а может указывать также на тяжелый жизненный опыт. В Национальном корпусе русского языка можно найти такие примеры: моложавый, но уже весь седой как лунь; женщина еще не старая, но уже седая как лунь.

Убитый тюлень и мытая репа

В русском языке есть выражение любить как родного брата, а в зулусском — любить как единоутробного брата. Это связано с особенностями родоплеменного сознания, с военно-историческими реалиями и обычаями народа, когда мужчины погибали и точкой отсчета в системе родства становились женщины. Во фразеологии зулусов единоутробное родство символизирует самые близкие отношения, взаимопомощь. Зулусы говорят: Единоутробные дети поделятся даже кузнечиком. Дело в том, что в обязанность детей в каждой семье входит пасти скот на полях, дети ловят кузнечиков и поджаривают на палочке — это считается лакомством.

Во фразеологии разных народов с помощью самых простых образов говорится о главных смыслах в жизни человека.

О тесно связанных между собой близких людях по-русски говорят как нитка и иголка, как нитка за иголкой ходит (в диалектах есть выражение: как носок и сапог). По-шведски это будет называться — как ноготь и палец. В русском выражении соединяются связанные по функции, но отчужденные друг от друга сущности. А в шведском выражении образ подчеркивает неразрывность этой связи, соединение разных элементов в одну телесную субстанцию. Но сама идея связанности в пространстве, а также древнейшая идея парности присутствует и в русском, и в шведском сознании.

Зулусы скажут про связь людей так: большие пальцы окунаются в молоко. Важной частью рациона зулусов является скисшее молоко. Чтобы оно заквашивалось, его сцеживают через большие пальцы, направленные в узкое горлышко бутылки, сделанной из тыквы. Пальцы помогают молоку — как близкие люди помогают друг другу.

Носители русского языка знают идиому спать как убитый. В шведском языке она включает еще один компонент: спать как убитый тюлень. Русский образ не страшный, и не только потому, что метафора со временем стерлась. Образ отсылает к богу сна Морфею, к славянскому Мороку, который обводит тебя мертвой рукой, и ты засыпаешь. В русской идиоме есть что-то от сказочного персонажа, который спит, а после чудесным образом проснется. В шведском сравнительном фразеологизме человек уподобляется убитому тюленю — и конкретность, законченность этого события вызывает неприятное чувство.

Тюленя особенно жалко, тем более что убил его не сказочный Морфей, а, по всей видимости, люди.

Идиоматика показывает как различное, так и общее в культуре разных народов. Интересно не только описывать сходство и различие в образах или в языковой структуре фразеологизмов, но также видеть сходство или различие в тех смыслах, которые стоят за образами и языковыми структурами. Мы говорим богатый как кощей, а шведы скажут богатый как тролль. Значение одно, компоненты разные; структура со сравнительным оборотом одинаковая, а образы отсылают к мифологии, которая у русских и шведов своя. Но важно, что в обоих фразеологизмах кодируется такой значимый признак, как богатство. Причем, судя по употреблению этих фразеологизмов, о человеке, богатом как кощей или тролль, говорится без особой приязни — где богатство, там и зависть.

Диалектная фразеология, как и современные сленговые выражения, привлекает своей экспрессивностью. Например, есть диалектная идиома сидеть  как мытая репа. Мы как носители русского культурного кода без труда сможем расшифровать значение идиомы: репа — это что-то простое, незамысловатое, но мытая репа, которая к тому же еще и сидит, — это уже что-то важное, солидное. Так можно догадаться об общем смысле фразы: ‘важничать, не имея на то оснований’.

Слова становятся не нужны?

Деривация или редукция идиом — естественный для идиоматики процесс. Если мы откроем «Словарь отфразеологический лексики»⁷ и другие словари, в которых описаны новые слова и значения, то увидим в них большое количество бывших идиом.

Некоторые из них еще мы можем опознать, а какие-то утратили связь с изначальной полной формой. Среди них есть и общеязыковые идиомы, и просторечные, и жаргонные, то есть редукция охватывает все слои: болтун (болтать языком), морочить (голову), прохлопать (ушами), свихнуться (с ума), задевать (за живое), плести (лапти), лепить (горбатого до стены), бомж (без определенного места жительства).

Конечно, живая речь, в том числе интернет-общение, стремится к краткости и выразительности высказывания. Идиомы превращаются в слова: накрайняк (на крайний случай), сокращаются до картинки: изобретать велосипед — картинка или эмодзи велосипеда. Выражения на сто процентов и сто пудов превращаются в стопроцентов, стопроц (стопуд), картинку «100%»; возникают «кентавры» 100проц, сто%.

Что в эмодзи тебе моем: как смайлы помогают и мешают нам общатьсяУлыбка в рабочей переписке может оскорбить, а пицца в описании профиля — напугатьВсё это происходит на наших глазах и при нашем живом участии. В идиоме как небо и земля мы всё больше опускаем сравнительный компонент и говорим просто небо и земля про то, что нам представляется абсолютно несовместимым.

Фразеология — живая ткань языка, в ней происходит и устаревание каких-то идиом, и их обновление в виде вариантов, и появление новых идиом.

Образные выражения необходимы человеку, они позволяют вывести новое знание о том, что обозначается, выразить эмоционально-оценочное отношение к происходящему. Фразеологическим языком можно передавать то, что накоплено культурой — ее идеи, значения, оценки, символы. Специалисты видят, что фразеология и ее «ядерная» часть, идиоматика, только прирастают, и конца этому не видно. 

Что-то, конечно, уходит в прошлое, но словари, художественная литература, исторический дискурс поддерживают жизнь выражений, не дают им исчезнуть. Во фразеологических словарях лежит себе тихонечко (хотя примеры употребления можно найти) чудесное русское выражение Ани́ка-воин о человеке, бахвалящемся своей храбростью. Аника-воин, герой русских духовных стихов, легенд, сказаний, был прозван так иронически (от греч. ἀ ‘не’, νίκη ‘победа’) за то, что громко бахвалился своей храбростью и насмехался над Смертью, но, встретив ее, растерялся и начал молить о пощаде. На мой взгляд, очень современная идиома.