Топонимические легенды предлагают яркие истории вместо этимологии

Находчивость вместо памяти

Коллективная память как носитель информации не более надежна, чем морской песок, на котором палочкой чертят послание. Спустя два-три поколения никто уже не вспомнит, почему село называется Гармошки, почему Ручей — Винный, Горка — Девичья, а остров — Сокольский. Но народная этимология как бы заново осмысляет эти названия, давая объяснение задним числом.

Например, название поля Гусля может отсылать к глаголу гуслять, ‘боронить зигзагами’, распространенному на территории Русского Севера. Но в местной деревне могут рассказывать, что поле назвали так из-за одного крестьянина, который любил, отдыхая от трудов, прямо на пашне поиграть на гуслях. А о селе Размахнино, названном по фамилии владельца заимки, могут говорить: «Размахнинцев узнаешь за версту: вишь, руками-то размахивают, словно мельницы при хорошем ветре».

Филолог Елена Цветкова, описывая топонимические легенды Костромской области, выделяет не меньше тринадцати тематических групп. Например, народная версия названия могла сформироваться через самую доступную и очевидную ассоциацию (Малиновцы — «здесь было много малины», Маслово — «здесь масло давили льняное», Конищево — «разводили коней для царей»). Ассоциация могла возникнуть и со случайным словом (Кокошкино — «одна женщина бездетная собирала бездомных кошек, к тому же она заикалась. И деревню прозвали Кокошкино»).

Бывают предания, которые складываются в более развернутые истории, обычно в связи с каким-нибудь происшествием. 

Почему река Ветлуга? «Парень влюбился в девушку Лугу. Жениться не разрешили. Девушка с горя повесилась над рекой на ветви дерев. После реку стали Ветлугой звать». Почему река Дунькина? «Сказывают, какая-то Дунька в ней утопилась». Почему село Офонино? «Когда-то на этом месте зажиточной мужик Офоня пас лошадей. Одна из лошадей утонула, поэтому место так и назвали».

Отдельный пласт — истории, в которых есть элемент сверхъестественного, чудесного. Деревня Пустынь — «там жил пустынник-колдун, в глухом лесу». Лес Солончиха — «в этом лесу давно жила ведьма, которую люди называли Солончиха». Пакостный лог — «в этом логу будто бы по ночам показываются страшные картины». Святой бочаг — «на этом месте на реке стояла церковь, которая ушла под воду. Жители считают, что вода в бочаге — слезы утопших, и она святая, так как она очень чистая».

Часто эти объяснения выглядят проще и понятнее для говорящего, чем реальное происхождение названия. А бывает, что истории оказываются живучими как раз из-за того, что в них говорится о необычных событиях или незаурядных личностях, связанных с этим местом.

По монаршьему велению, по писательскому хотению

В топонимических легендах часто упоминается какой-нибудь царь, который ехал через это место. Особенно повезло местам, в которых можно при желании увидеть известные имена, — Катькина дорога («участок дороги, по которой проезжала в далекие времена Екатерина II»), Катькин проезд («в честь Екатерины Второй, значит»), Екатеринкино («Через деревню, говорят, проезжала царица Екатерина, в честь нее и назвали»).

В таких историях реальность может переплетаться с вымыслом. Жители деревень Рюмкино и Скалозубка (Ивановская область) рассказывают, будто императрица Екатерина II во время Волго-Балтийского путешествия посетила и эти места. В одной из деревень ей поднесли рюмку водки — так появилось Рюмкино, а другая (очевидно, уже после возлияний) получила имя Скалозубка — «за смешливый нрав ее жителей». Местные краеведы признают, что Екатерина действительно проезжала через эти места, но оба названия связаны не с ней, а с личными прозвищами основателей.

Еще комичнее выглядит легенда о названии деревни Потеряй-Кошки. Якобы Екатерина II проплывала здесь по Волге, и ее любимая кошечка упала за борт. 

Царица столь опечалилась утратой, что на месте происшествия приказала назвать деревню в память об утрате. В реальности название связано не с котиками, а с тяжелым бурлацким трудом на реке. Когда бурлаки буксировали барку вверх по сильному течению, они сбрасывали якоря («кошки») и подтягивали к ним судно. Места, где якоря часто «терялись», прозвали Потеряй-Кошки.

На Русском Севере особенно много легенд, связанных с Петром I, при котором были освоены эти места, появилось много заводов, поселков и городов. В самом названии участие Петра может быть вообще никак не отражено, но легенда без него не обходится. Так, про село Большая Загвоздка Ленинградской области ходила легенда, что мимо него проезжал императорский тарантас и сломался. Петр в сердцах воскликнул: «Ах, какая загвоздка вышла!»

На месте царя в качестве ономатета (того, кто дарует имена) может оказаться и просто известный человек, чье имя достойно упоминания. 

Например, когда-то Чехов ехал в санях по заснеженной малопроезжей сахалинской дороге и заснул. Открыл глаза — видит, маленькие светлые пятна среди сугробов. «О, норы», — воскликнул он. Так писатель якобы подарил местному селению название Онор.

Чудеса русификации

Довольно часто народная этимология перетолковывает иноязычное название, чтобы оно казалось своим. Например, финно-угорские названия населенных пунктов для уха русских жителей непривычны и, казалось бы, не должны вызывать ассоциаций. Но понемногу в них узнаются знакомые слоги — и под них сочиняется легенда.

В названии города Вытегра слышится что-то тигриное... И снова рядом удачно «оказывается» Петр Первый. Якобы царь посмотрел, как работают люди в этих местах, и похвалил их: «Вы — тигры!» Правда, в другой версии Петр, наоборот, обругал тиграми местных купцов, которые заламывали цены. Почему именно тиграми — загадка прихотливой монаршьей фантазии.

Каргополь — город ворон. Летают, каркают... И снова эту примету якобы замечает Петр, когда посещает это место. 

Район Охта и вовсе оказывается назван по обрывку восклицания.

Осматривая кораблестроительные верфи, Петр якобы провалился в грязь почти по пояс. По возвращении в Санкт-Петербург, рассказывая эту историю, он воскликнул: «Ох, та сторона надоела мне!» При этом, разумеется, есть и более правдоподобные толкования: Каргополь происходит от финского и карельского karhu, ‘медведь’ (а слово целиком означает «медвежья сторона»), а Охта — от oksa со значением ‘ветвь, приток’ (крупнейший приток Невы).

Название реки Кемь в Карелии образовано от финно-угорского корня kem/hem, ‘большая река’. А в легенде слово интерпретируют иначе: будто бы это аббревиатура «К. Е. М.», которую Петр ставил в шутливой форме «к (такой-то) матери» в указах на высылку непослушных. К реальным языковым фактам эта шутливая расшифровка не имеет отношения.

Название города Кинешма, стоящего на Волге, тоже не избежало переосмысления. Этимологически это слово финно-угорского происхождения означает «темная (глубокая) вода». На территории современных Ярославской, Костромской и Ивановской областей топонимов, оканчивающихся на -ма, довольно много. Но народное воображение сочинило свою историю про Кинешму: мол, когда разбойник Степан Разин вез по Волге пленную персидскую княжну, она, устав от мучений, спросила его: «Кинешь мя (меня)?»

Сказка становится брендом

Иногда народная трактовка названия так удобна, красива и выразительна, что она пробирается в самое сердце городской символики — на гербы, флаги, логотипы. Город словно принимает легенду под свое крыло, даже если наука упрямо твердит обратное. Наука говорит одно, народ — другое, а официальная геральдика выбирает сторону эстетики.

История Великих Лук здесь классическая. «Луки» в данном случае — излучины реки, на которой стоит город. Но людям куда приятнее вообразить город лучников: три золотых лука на гербе выглядят внушительнее, чем изгибы речного русла. И вот уже десятилетиями официальная символика закрепляет именно народный образ.

Коломна пошла тем же путем. Ученые указывают, что название связано не с колоннами, а с гидронимом, восходящим к древним (вероятно, балтийским) словам. Но попробуй изобразить на гербе «балтийскую основу гидронима» — получится скучно. Колонна — другое дело: торжественное, монументальное изображение. И колонна прочно заняла свое место на гербе, хотя филологи хором возражают: никакого отношения к названию она не имеет.

Гидронимам в названиях городов особенно не везет.

Вспомнить хотя бы город Орел. Местная легенда говорит о том, что когда при основании города стали рубить дуб, росший на берегу у слияния двух рек, Оки и Орлика, с вершины дерева слетел орел. «Вот и хозяин», — сказал один из мужиков. Царь Иван Грозный, наблюдавший за этой сценой, повелел назвать город именем птицы.

Здесь народная этимология идеальна: хищная птица, символ силы, как будто создана для того, чтобы красоваться над воротами города-крепости, основанного для охраны южных границ.

Вот только научные изыскания ведут совсем в другую сторону. Река, на которой стоит город, называлась Орель. Слово это, по мнению исследователей, означает «натек, влажное место» (корень Arl- встречается в других гидронимических балтийских корнях, например в названии озер Арлея и Арлейка в белорусской Витебской области). Но кто будет спорить с гордым двуглавым орлом на гербе? Даже если к названию он отношения не имеет, попробуйте теперь убрать его с герба — жители не поймут.

Катавасия, близорукость и блины для медведей: когда слова сбивают нас с толкуНародная этимология предлагает фантастические объяснения вместо научных фактовНа гербе Курска оказались уже не орлы, а куропатки. Название города, вероятнее всего, связано с рекой Кур, а она — с угро-финским термином курья — «речной залив, узкий проток реки, заводь». Однако на гербе города с конца XVIII века красуются три куропатки. Елена Мазнева, заведующая отделом краеведческой литературы Курской областной универсальной научной библиотеки имени Н. Н. Асеева, объясняет это так: «Герольдмейстеры в конце XVIII века, когда разрабатывали эскиз, решили изобразить птиц. Так получилось, что они оказались очень похожи на куропаток».

Впоследствии появилась легенда, объясняющая выбор авторов герба. Согласно этой легенде, куропатка — якобы тотемное животное древних жителей этой местности.

По другой, более прозаичной (но тоже народной) версии, в местных лесах всегда водилось особенно много куропаток.

Все эти случаи говорят об одном: когда речь идет о символах города, легенда оказывается сильнее научно обоснованной этимологии. Герб должен говорить — и говорить ясно. Легенда превращается в бренд, а бренд — в традицию, которую уже никто не хочет менять.

Почему топонимические легенды так живучи

Народная этимология — не просто фантазия. Это способ встроить топоним в близкую человеку систему координат, сделать отвлеченное понятным и осмысленным.

Финно-угорское слово звучит чужеродно — придумаем историю про Петра I или Стеньку Разина. История реального названия надежно забыта — свяжем его с утонувшей Дунькой или колдуньей из леса.

Легенды отражают еще и желание жителей вписать свою малую родину в более широкий контекст, приобщиться к великим событиям из учебника истории. Они хотят чувствовать гордость за посещение царицы, сохранить память о борьбе с врагами, обыграть суеверный страх перед нечистой силой или утвердить веру в чудотворный характер местных достопримечательностей. Иногда народная этимология помогает сохранить топоним, который иначе был бы лишен смысла для современных жителей.