Почему так трудно выбрать номинацию для людей с инвалидностью?

Кто такие инвалиды

В 2021 году социальное медиа «Такие дела» выпустило словарь «Мы так не говорим»¹, в котором есть раздел, посвященный заболеваниям и ограничениям. Вместо инвалид словарь предлагает говорить человек с инвалидностью, вместо колясочник — человек на коляске или человек с двигательной инвалидностью, вместо слепой — человек с нарушениями зрения или незрячий человек, и т. д. Такие изменения нужны, чтобы на первое место ставить человека, а диагноз сообщать как дополнительную деталь, не сводя к нему чью-то личность и биографию. Чтобы понять, почему это важно, каждый может вспомнить какое-нибудь свое заболевание или особенность и представить, что его в любой ситуации называют астматиком / долговязым / косоглазым / заикой. 

У слова инвалид большая история. В старом мире человек, нуждающийся в специальной помощи в связи со своими физическими ограничениями, сводился к этим ограничениям. «Сам термин инвалид, то есть „не имеющий ценности, негодный“, в европейских языках XVII–XVIII века относился к раненым и вышедшим из строя военным, — пишет антрополог Анна Клепикова в этнографическом исследовании «Наверно я дурак»², —  а с XIX века начал употребляться по отношению к людям со всеми типами нарушений». 

В русском языке первой половины XIX века можно встретить это слово в исходном значении.

Например, у Пушкина в «Капитанской дочке» при описании вполне дееспособных ветеранов: Подходя к комендантскому дому, мы увидели на площадке человек двадцать стареньких инвалидов с длинными косами и в треугольных шляпах. Они выстроены были во фрунт. Однако позже начинает преобладать понимание инвалидности как отсутствия важных функций организма. «При этом в конце XIX — начале XX века к числу инвалидизирующих состояний причисляется не только, скажем, туберкулез, для лечения которого еще не были изобретены антибиотики, —  продолжает Клепикова, — но и, например, такое культурно и исторически специфическое заболевание, как истерия».

Антрополог описывает свой опыт работы волонтером в психоневрологическом интернате в конце 2000-х годов, обращая внимание на то, как взаимодействуют между собой люди в этой системе, как они говорят. Волонтеры обычно используют слова подопечные и проживающие. «...Слово проживающие считается более официальным и политкорректным, — замечает Анна Клепикова, — поскольку слово подопечный своей внутренней формой отсылает к зависимому положению тех, в отношении кого оно употребляется». Медики склонны говорить о больных или пациентах, особенно если хотят подчеркнуть наличие заболевания, — «например, чтобы объяснить и оправдать назначенное лечение или меры контроля». 

Назвав человека больным или инвалидом, легче отключить эмпатию и перестать видеть в нем субъекта.

Кажется, если договориться о том, что так делать нельзя, то дальше всё просто — будем говорить правильно, и все будут довольны. Однако сложности тут только начинаются.

Что не так с политкорректными формулировками

«Со словом инвалид сложилась неоднозначная ситуация, — говорит лингвист, научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН Екатерина Руднева. — С одной стороны, действительно сейчас рекомендуется говорить человек с инвалидностью, с другой, инвалид — слово более привычное и понятное. В юридическом и медицинском контексте оно обязательно, так что во многих ситуациях его использование неизбежно. Кроме того, есть дискурс активистов, которые считают, что инвалидность — это важная часть их идентичности; некоторые представители сообщества осознанно называют себя инвалидами. Но других это слово коробит и раздражает. Получается, что абсолютно безопасных вариантов наименований нет».

Право на имяКогда выбор способа называть человека или группу людей становится проблемойЛогика поиска новых формулировок не всегда очевидна. Скажем, всем понятно, что слова дурак, даун и больной стали дерогативами и пейоративами, то есть лексическими единицами, выражающими презрение и желание унизить. Но вот слово слепой часто воспринимается самими незрячими людьми совершенно спокойно. 

«Некоторые люди против того, чтобы при обращении к ним использовали эвфемизмы, они говорят о себе я слепой, я инвалид, — рассказывает филолог и редактор Владимир Коркунов, руководитель проектов по связям с общественностью Фонда поддержки слепоглухих «Со-единение». —  Одна из участниц нашего поэтического сборника у меня спрашивала: Вы публикуете мои стихи, потому что я инвалид или потому что это хорошая поэзия? Они просто говорят как есть». 

Другой важный аргумент против лингвистической политкорректности связан с тем, что речь стремится к краткости. Длинные формулировки ее усложняют и всё равно не приживутся.

Например, если вы видите газетный заголовок вроде Инвалид-колясочник в Приамурье прыгнул с парашютом в ходе акции «Небо открыто для всех», не спешите обвинять журналиста в бесчувственности — возможно, это просто способ уложиться в строку. 

Более того, пространные формулировки могут быть неудобны тем, ради кого их придумывают. «Внутри сообщества слепоглухих общаются с помощью дисплеев Брайля, поэтому чем короче слово, тем быстрее и проще его прочитать, — рассказывает Коркунов. — Человек знает, что мы не пытаемся его как-то уязвить, мы просто бережем его время. Когда я общаюсь с кем-то по вотсапу с помощью Брайля, это может длиться часа четыре. Моей собеседнице может быть тяжело набирать много слов и читать длинные сообщения, и я должен думать о ее удобстве. Поэтому я первый раз здороваюсь по имени-отчеству, но дальше стараюсь максимально сокращать все, что можно. Это тоже проявление заботы».  

Код Брайля: доступ к общению с миромУниверсальная система записи для незрячих прожила два века и остается востребованной в цифровой средеКонечно, одним стремлением к лаконичности выбор в пользу устаревших формулировок объяснить нельзя. Во многих случаях он связан с инерцией. Так, в официальных документах, которые славятся бюрократическим многословием, закрепились как раз более короткие варианты — инвалид, ребенок-инвалид, слепой. Одновременно в таких текстах встречается громоздкая терминология вроде особые образовательные потребности, коррекционно-развивающее обучение и др. 

Зачем плести кружева сложных определений

Попытка уйти от обидных слов приводит иногда к наращиванию довольно курьезных, если вдуматься, словесных цепочек. Человек с ограниченными возможностями появился в качестве уважительной замены для инвалида. Казалось бы, длинновато, но всё правильно, на первом месте личность. Но сами представители группы с таким подходом не всегда согласны. «Ограниченные возможности — это тупо, —  говорит одна из собеседниц Екатерины Рудневой, —  ты как человек без инвалидности говоришь, ты с высоты здорового тела решаешь за другого человека . <...> Ограниченные возможности обесценивают мою жизнь!»

Чтобы справиться с этой проблемой, словарь «Мы так не говорим» предлагает уточнение: человек с ограниченными возможностями здоровья. Но, например, активистка с инвалидностью Ольга Стволова называет все эти сложные словосочетания «кружевами» и спрашивает: «А у кого безграничные возможности здоровья?» Действительно —  ни у кого. 

Кажется, что в попытках найти идеальную формулировку смысл просто исчезает. 

Второй вариант, предложенный как замена инвалиду в том же словаре, — человек с особыми потребностями. Менее радикально, чем ограниченные возможности, но тоже неясно, в какой сфере у человека эти особые потребности, не надо ли добавить еще пару-другую существительных с прилагательными? 

В общем, желание выразиться как можно мягче порой заводит нас в языковые дебри. Даже такие, казалось бы, невинные выражения, как солнечные дети и дети-бабочки, тоже считаются некорректными, поскольку приводят к позитивной дискриминации. А из двух формулировок — собака-поводырь и собака-проводник, оказывается, следует выбирать вторую как более точную. Коммуникация усложняется настолько, что остается лишь промолчать, чтобы не ошибиться и не задеть ничьи чувства. 

Как примирить вежливость, уважение и здравый смысл

Прежде всего, и тут сходятся все эксперты, в разговоре об уязвимых группах следует пользоваться принципом «ничего о нас без нас». Самый лучший вариант — спрашивать мнение сообщества или конкретного человека, о котором или с которым вы собираетесь говорить. 

«Это журналисты задаются вопросом, как правильно говорить и писать, а люди просто живут, — объясняет Владимир Коркунов. — Если ты доброжелательно общаешься, помогаешь, прислушиваешься к человеку, он это почувствует, как бы ты к нему ни обращался». В общественном поле Коркунов пользуется современными терминами, но считает, что совершенно неважно, какие слова мы в конце концов сочтем правильными. Тем не менее сам разговор о выборе слов, по его мнению, нужен: он помогает привлекать внимание к насущным проблемам людей с инвалидностью, делает сообщество видимым. 

Екатерина Руднева согласна с мыслью о самоценности этой дискуссии. Начиная исследование наименований людей с инвалидностью в русском языке,  она предполагала, что внутри разных видов инвалидности будут предпочтительные варианты, но эти ожидания не оправдались. 

Внутри сообществ идут бурные споры о номинациях, а значит, проблема реальная, не надуманная. 

Более того, даже для одного говорящего выбор термина может быть непостоянным. «Оказывается, это очень гибкая категория, изменчивая, — объясняет социолингвист. — Когда человек ставит машину на парковку для инвалидов или получает льготы, он может назвать себя инвалидом, а в другой ситуации —  нет, если ему важно будет подчеркнуть, что он полноценный член общества». 

Нет смысла пытаться выбрать единственное правильное слово —  всё зависит от ситуации. И нужно давать себе труд каждый раз оценивать эту ситуацию заново. «Мое исследование подтверждает, что слова, которые мы употребляем, не только отражают реальность, но и влияют на нее, — говорит Руднева. — Нельзя сказать, что вот сейчас мы заменим слова, и всё наладится. Но тем не менее во многих ситуациях выбор слов может что-то изменить в восприятии конкретных людей…»  

Дискуссия о недопустимости тех или иных терминов периодически обостряется; обновление этого слоя лексики, к которой общество проявляет повышенную чувствительность, происходит непрерывно. 

Эвфемизмы: от суеверий до политкорректности«Благозвучные» слова используют не только вместо ругательствНапример, людей с ментальными особенностями раньше называли дебилами, кретинами, олигофренами. Затем эти слова стали крайне обидными и превратились в ругательства, после чего получил распространение более нейтральный термин умственно отсталые. Многие продолжают им пользоваться, хотя у него тоже накопились негативные коннотации. Более корректным сейчас считается термин интеллектуальные нарушения. Но, возможно, пройдет совсем немного времени, и он тоже перестанет нас устраивать.

«Мы не знаем наверняка, приживется ли выражение человек с инвалидностью, — говорит Екатерина Руднева. — Возможно, в силу своей языковой формы оно не станет обзывательством и закрепится надолго. Главное — повышать осведомленность общества, чтобы мы по крайне мере осознавали, что за какими-то словами могут стоять дополнительные обидные смыслы».