Активные процессы в русском языке последнего десятилетия ХХ века

В последние десятилетия особенно резко изменились условия функционирования языка. Прежде всего это касается устной публичной речи. Расширение рамок публичной речи (телевидение, радио, митинги, собрания) дало возможность приобщить к ней новые слои населения. Кроме того — и это главное — изменился сам характер речи: люди теперь не читают по бумажке написанное заранее, а говорят неподготовленно. Напомню пример из песни Галича. Работяга-оратор выступает с речью по бумажке: «Я как мать говорю, как женщина», — и никакой реакции в зале. Вполне понятно. Обстановка казенная, никто даже не слушает.

Люди заговорили свободно, без страха, на собраниях и митингах, на работе и на улице, в газетах и на экранах телевизора. Расцвел жанр диалога, интервью. Непринужденно отвечают прохожие на вопросы репортеров. В языке теперь проявляются личность, характер, своя мысль. И сразу обнаружились культура и бескультурье, образованность и невежество. Отсюда — лавина ошибок, стилистических, синтаксических и прочих. Конец века, эпоха перестройки и постперестройки по своим последствиям подобны революции. Переломные времена всегда вызывают сдвиги в языке. И несомненно, что исчезновение государства-деспота, ритуальной партийной риторики, идеологического насилия над языком не могло не привести к изменениям в языке.

Михаил Сергеевич Горбачев стал первым нашим не читающим, а говорящим лидером. Понятно, что говорил он с шероховатостями и ошибками. Но его знаменитое начать с ударением на первом слоге было свидетельством ранее невозможного. Раньше в писаном тексте ему бы и ударения расставили…

Портится ли русский язык? Вот вопрос, который волнует многих. Сразу требуется разъяснение: порча, на которую так остро реагируют пессимисты, затрагивает не систему языка, а языковую способность. Люди не стали говорить хуже, просто мы услышали, как говорят прежде только читавшие и молчавшие.

И обнаружилась давным-давно упавшая культура речи. Один французский лингвист — во Франции языковые нормы тоже размываются — провел параллель: представьте себе, что в стране в шахматы играл один процент населения, а стало — сорок. Разве это кризис игры, если теперь средний игрок играет хуже?! Итак, язык (система языка) не стал хуже. Русский язык не умирает и не портится. В 1991 году на всероссийской конференции лингвистов на вопрос анкеты «Портится ли русский язык?» большинство ответило «нет». Да, конечно, язык ожил.

Рассмотрим, какие изменения характеризуют построение текста в конце ХХ столетия.

Что уходит? Прежде всего — бюрократические, казенные элементы. Язык болел тяжкой болезнью — «канцеляритом». Это слово придумал Корней Иванович Чуковский (ср.: бронхит, дифтерит). Омертвение, оскудение языка опаснее всех нынешних арго и жаргонов. Канцеляритом была заражена нация. Достаточно вспомнить такие выражения, как зеленые массивы, головные уборы, макаронные изделия. Они въелись в язык нации и отдельных людей.

Вот как мэр Москвы Юрий Лужков, живой непосредственный человек, пишет в официальных бумагах: В связи с проведением праздника Святой Пасхи: 1) одобрить план основных общегородских мероприятий; 2) организовать проведение работ по праздничному оформлению и т. д.

Новые формы изложения для официальных документов пока не придуманы. А торговля сориентировалась быстро. Идешь по городу, душа радуется: «Еда», «Продукты». Никаких «Продовольственных товаров» или «Вино-водочных изделий». Новые названия магазинов, кафе, ресторанов разнообразны и часто изобретательны: книжный магазин «19-е октября» (день лицейской годовщины Пушкина); издательство «Языки русской культуры»; магазин «Вишенка», в котором продают овощи и фрукты. Много названий по местности или именам литературных героев: «У Никитских ворот», кафе «Маргарита» (по имени героини Булгакова).

Что приходит в тексты новейшего русского языка? Основной процесс связан с перемещением лексических элементов из периферийных сфер языка в центр системы. К таким элементам относятся жаргон, разговорные элементы, просторечие. Они объединяются по признаку «сниженность» в сравнении с нейтральным уровнем литературного языка. Эти элементы широко употребительны и в языке газет, и в теле- и радиовещании, и в речи образованных слоев населения. В 90-е годы их употребительность резко возросла.

Феномен конца XX века — общий жаргон. Что это такое?

Термином «общий жаргон» называются жаргонизмы, используемые в средствах массовой информации и в речи образованных слоев населения.

К числу наиболее частотных относятся такие слова, как разборка, зачистка, тусовка, крутой, ящик (телевизор). Эти и подобные слова можно встретить почти в любом номере газеты, каждый день услышать по телевизору. Слова общего жаргона собраны и проанализированы в «Словаре общего жаргона»¹. Приведу иллюстрации из материалов 1999 года. Элитная «Независимая газета» публикует рецензию на научное издание стихотворений В. А. Жуковского под названием «Академический ужастик» (НГ, 10.06.99). Жаргонизм ужастик (от слова ужас) называет страшное произведение искусства (фильмы, рассказы и пр.).

А вот несколько жаргонизмов, относящихся к разным сферам жизни и не зафиксированных в СОЖ:

Поставить на счетчик, включить счетчик — в криминальном мире: назначить срок выплаты денег, по истечении которого неуплатившему грозит смерть или другое жестокое наказание. В общем жаргоне смысл этого выражения расширяется: «грозить применением санкций». Пример:

Шутливый рифмованный ответ-бессмыслица на вопрос Почему? — По кочану (иногда с продолжением и по (сырой) капусте; преимущественно в речи молодежи). Иллюстрация из газеты:

Широко распространена в речи разных слоев населения и в устной публичной речи негативная оценка безразличия по барабану (все равно):

Из жаргона компьютерщиков распространяются слова скачать — списать из интернета; бродилка — от англ. browser, программа просмотра файлов в интернете; искалка — от англ. searcher, букв. «искатель».

Разговорные и просторечные элементы менее широко включаются в современную речь. Процесс включения подобных сниженных элементов в литературный текст лингвисты нередко называли термином «демократизация языка». Для языка нашего времени более точное название предложил Карл Гутшмидт — коллоквиализация языка.

Факты употребления сниженной лексики в речи литературно говорящих людей и средствах массовой информации многочисленны и разнообразны. Несколько примеров из разговорной речи: ювелирка — ювелирная промышленность, обменник — пункт обмена валюты, мобильник — мобильный телефон, боевики — террористы (чаще во мн. ч.), силовик — руководитель силового министерства, ведомства или крупного подразделения, дутик — дутая куртка, оэртэшник — сотрудник телеканала ОРТ.

Значительная часть разговорных наименований — это суффиксальные существительные, образованные на базе словосочетаний «прилагательное + существительное», так называемые универбаты.

Народ постоянно создает иронические номинации для различных явлений повседневной жизни. Так, куриные окорочка, которыми питается значительная часть российских горожан, люди называют ножками Буша. Ср. газетный заголовок:

Просторечные, жаргонные и разговорные слова можно встретить в самых серьезных текстах. В статье «Самозванные „патриоты“ воюют против России» (Изв., 06.11.93) находим: ражая «патриотка», главарь-верзила, жаргонное название членов общества «Память» — памятники. Поясню некоторые слова: ражий — прост. «крепкий, здоровый»; верзила — разг. «высокий, нескладный человек».

Сниженные элементы могут выстраиваться в трехчленные синонимические ряды. Так, нейтральная номинация пятиэтажный дом имеет три сниженных синонима: пятиэтажка (разг.) — хрущевка (прост.) — хрущоба (жаргон). Пятиэтажка — суффиксальный универбат, созданный на базе словосочетания; хрущевка — производное с суфф. –к(а) от фамилии Хрущев (при котором строили такие дома); хрущоба — каламбурное скрещение начальной части фамилии Хрущев и конечной части слова трущоба. Иллюстрация — газетный заголовок, в котором соседствуют два члена этого ряда: Московский проект реконструкции пятиэтажек медленно отмирает (заголовок); Лет через десять «хрущевки» сами рассыплются (подзаголовок; Сегодня, 28.12.96). В языке конца XX века из трех рассмотренных потоков сниженных элементов наиболее сильный — жаргонный, наиболее слабый — просторечный.

Третий пласт — иноязычные элементы. Они широким потоком вливаются в тексты современного языка. Это, прежде всего, названия новых явлений, предметов, понятий в политике, экономике, науке, быту, торговле, искусстве. Развитие науки и техники, расширение экономических, политических, профессиональных и личных контактов между жителями России и западного мира способствуют активизации взаимодействия между русским языком и западноевропейскими. В России резко возрастает число людей, знающих английский и/или какие-либо другие европейские языки. Для 1980–1990-х годов характерен интенсивный процесс заимствования иностранных слов, прежде всего английских.

Вот одно из новейших заимствований: дефолт (англ. default) — «невыполнение обязательств», «неплатежи». После финансового кризиса в августе 1998 года это слово замелькало на страницах газет, его можно услышать по телевидению, в устной речи. Приведу два совсем свежих примера из газет:

Отмечу, что в России слово дефолт, как правило, употребляется без всяких уточнений: нет указаний ни времени, ни места. Имеется в виду наш российский дефолт августа 1998 года.

Рассмотрим некоторые типические черты протекания процесса заимствования. Каковы способы включения иноязычных слов в русский текст? В русский текст могут включаться иноязычные слова, написанные, как им положено в оригинале. Так, в текстах о моде постоянно встречаются выражения типа коллекция pret-a-porter, выставка haute couture. Подобные слова и выражения могут писаться и русскими буквами: от кутюр, могут даваться в переводах: высокая мода. Таким образом, в языке одного времени, даже в одной газетной статье, можно встретить haute couture, от кутюр и высокая мода.

Интересно наблюдать за процессом вхождения в русский язык многих новых выражений. Возьмем встречающееся в газетах английское словечко time-share, которое обозначает особый вид аренды помещений для отдыха: срок аренды делится между несколькими людьми, так что каждый арендатор оплачивает определенное заранее время пользования помещением. Такой вид аренды не был известен ранее в России, для него нет русского названия. Пишут и по-английски time-share, и по-русски таймшер. Произведено имя лица, арендующего помещение, таймшерщик, встречается и сложная номинация таймшер-владелец. И все эти виды использования иноязычного слова сосуществуют в 1994–1999 годах.

Подобные явления характерны для современного языка. Они не рассчитаны на экспрессивность, а выполняют прежде всего номинативную функцию и отражают процесс вхождения (или не вхождения) чужого слова в русский язык.

Этапы освоения иноязычного словаЛеонид Крысин объясняет, какие этапы прохо­дит иноязычное слово, прежде чем стать своимНеобходимо особо выделить сферу человеческой деятельности, которая очень расширила наш словарь, — это компьютер и порожденный им интернет. Такие слова, как принтер, картридж, файл, сайт, провайдер, сервер, монитор, модем и многие другие получают все большее распространение. Некоторые иноязычные названия сосуществуют с их переводами, например e-mail и электронная почта.

Иноязычность также используется как средство языковой игры. И в эту игровую сферу широко вовлекается интернет, который именуют иногда всемирной паутиной или просто паутиной. Два примера:

Другой вид языковой игры со словом интернет связан с его переводом — русским словом Сеть, которое в таких случаях пишут с большой буквы. Статья под названием «Гараж в Сети» имеет подзаголовок «Последнее прибежище русского автолюбителя». В ней интернетовские сайты, отведенные автолюбителям, уподобляются гаражу. Автор пишет:

Более редкий и более остроумный пример — создание слова сетяне (по типу земляне, горожане), которое шутливо именует жителей «планеты» Интернет, ср. нейтральное интернетчики.

Еще один все более распространяющийся вид игры с иноязычностью — манипулирование двумя алфавитами, кириллическим и латинским — используется как средство привлечения внимания, создание особой выразительности. Дискурс приобретает черты диалогичности. Читатель из пассивного получателя текста превращается в соавтора. Существуют разные варианты этого приема. Один — написание русскими буквами иноязычных слов, не имеющих статуса термина или хотя бы широко распространенного выражения, — привлекает особое внимание читателя, интригует его. Таков заголовок: Дежавю, или президентские выборы-96 (Сегодня, 05.11.96). Начало статьи служит подсказкой: Трудно избавиться от ощущения, что все это уже видел (ср. фр. Dejavu). 

Другой вид — совмещение в одном предложении русского и иноязычного текста, написанного латиницей. Таков газетный заголовок: Инкассатор инкассатору lupus est (Сегодня, 05.05.95). От латинской пословицы Homo homini lupus est взят каркас, первая часть пословицы подверглась замене (статья повествует об убийстве одного инкассатора другим), вторая — сохранена. Подобного рода трансформации и совмещения широко распространены.

Рассмотрю еще два примера, чтобы проиллюстрировать типичный способ совмещения разнородных элементов языка в одном тексте. Газетный заголовок: Виртуальная авоська общего пользования (Время, 06.05.99). В этом броском и несколько загадочном заголовке объединено бытовое слово авоська (род хозяйственной сумки; название связано с народным словом авось), сугубо научный модный термин виртуальный и канцелярский оборот общего пользования. Ситуацию проясняет только подзаголовок: Домашний Интернет соединяет с миром целые микрорайоны.

Другой газетный заголовок: Целуйте рейтинги в район кокошника (Мир за неделю, 27.12.99) — совсем непонятен читателю. Смысл его разъясняет подзаголовок: Электорат соблазняют, но еще не кинули. Читатель догадывается: электорат — значит, о выборах, не кинули — жаргонизм, то есть не обманули. Сам заголовок озадачивает: как можно целовать рейтинг, да еще в район кокошника. Но эти загадки скорее веселят, чем раздражают.

Современные тексты, особенно газетные, особенно заголовки, и добиваются в первую очередь эффекта загадочности: привлечь читателя, заинтересовать его, заставить улыбнуться — вот цель.

Характернейшая особенность текстов конца XX века — интертекстуальность (мозаичность, цитатность).

Это явление распространяется и на обычный повседневный язык, и на язык массовой коммуникации, и на тексты художественной литературы. Цитаты — это дословные выдержки из какого-либо произведения. Устойчивые выражения типа пословиц и поговорок, не составляющие часть какого-либо произведения, а также клишированные фразы иного характера не являются цитатами. Для их названия я применяю термин инкрустация.

Цитирование и включение инкрустаций — высокохарактерная черта современного функционирования языка. Обычно цитаты и инкрустации вводятся в текст без всяких отсылок. Адресат должен уметь их вычленить, понять их происхождение, их первоначальный смысл и тот смысл, который они получают в новом окружении.

Для современного языка характерно два способа применения цитат и инкрустаций:

• дословное использование, при этом само включение чужеродной единицы выступает как средство экспрессии;
• изменение формы устойчивого выражения или слова, так что трансформация формы служит рождению нового содержания.

Особенно част прием замены принятого слова новым, ключевым для данного текста. Например: Скромное обаяние диктатуры (заголовок, Время, 06.12.99) вместо «Скромное обаяние буржуазии» (название известного кинофильма). В статье речь идет о том, что народу нужен «сильный руководитель».

Известная цитата из Вергилия: «Бойтесь данайцев, дары приносящих» — преобразована в Не бойтесь банкиров, дары приносящих (Мир за неделю, 25.09–02.10.99). Статья повествует о помощи банкиров «Мастерской Петра Фоменко».

Можно выделить и третий тип преобразования — когда добавленное слово вносит элемент шутки и метафорического намека на суть дела: Мы бросили варежку «Майкрософту» (заголовок, Изв., 03.12.99). В известном выражении бросить перчатку (‘вызвать на дуэль’) слово перчатка заменено домашним, чисто русским, простым варежка. Смысл статьи: российские электронщики бросили вызов создателям новой техники.

В наши дни многие цитаты из художественных произведений переходят в разряд устойчивых ходячих выражений. Из близких к нашему времени произведений выделю роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», целая серия цитат из которого функционирует в устной речи нашего образованного современника и используется в языке периодической печати:

Приобретает характер ходячего выражения фраза Аннушка уже купила подсолнечное масло — в значении «неприятное событие вот-вот совершится». В ответ можно услышать продолжение цитаты: И не только купила, но даже уже и разлила.

Особо выделю явление, которое именуется словом стёб, или ёрничество. Это явление играет особую роль в развенчании официальной политической речи.

Жаргонизм стеб восходит к глаголу стебать, который словарь Ушакова характеризует так: стебать (обл.) — ‘хлестать, стегать, бить плеткой, кнутом’. Социологи Л. Гудков и Б. Дубин так определяют стеб: «Стеб — род интеллектуального ерничества, состоящий в публичном, печатном снижении символов через демонстративное использование их в пародийном контексте…»². 

Смотри также толкование слова стеб в «Словаре общего жаргона»³. Я предпочитаю слово ерничество жаргонному стеб.

О каком официальном языке идет речь? Имеется в виду бюрократический язык тоталитарного советского общества, который называют разными терминами: деревянный язык, язык лжи, новояз. Я выбираю последний. Термин новояз (калька с англ. newspeak) получил распространение после перевода на русский язык знаменитой антиутопии Джорджа Оруэлла «1984», ср. польское nowa mowa.

Пародирование, вышучивание, травестирование официальной фразеологии, лозунгов, призывов, всем известных цитат, названий марксистско-ленинских статей и книг — одно из самых частых средств выразительности в современной публицистике.

Текст сугубо официальный, идеологически нагруженный, известный всем деформируется вставкой элементов иных тематических пластов, иной идеологической ориентации и, помещенный в чуждый ему идеологический контекст, приобретает пародийное звучание. Приведу в качестве иллюстраций фрагменты из статьи М. Ланцмана «Секс-бомба для диктатуры пролетариата» (Сегодня, 17.02.96):

Отличительная черта стеба — «сознательное и подчеркнутое смешение стилей» (определение М. А. Кронгауза). Юмор подобного рода понятен лишь человеку, знакомому и со стилистическими приметами, и с реалиями описываемого. Такой юмор может быть непонятен детям и молодежи России, не учившейся в советской школе, он не всегда понятен иностранцам — жителям западного мира. Более близок он людям из Восточной Европы, поскольку языковая ситуация постсоветской России напоминает языковую ситуацию, сложившуюся в других странах Восточной Европы, например в Польше и Болгарии. Это позволило Кронгаузу говорить об особом типе социалистического антисоциалистического юмора (то есть порожденного социализмом и направленного против него).

Цитаты из новояза включаются как средство шутки, высмеивания, иронии и в обычную устную речь. Вот несколько диалогов:

Строение дискурса в конце XX века характеризует рост личностного начала и диалогичности. Безличная и безадресная речь сменяется речью личной, приобретает конкретного адресата. Это характерно для всех видов речи. В газетах исчез жанр передовицы, публикуемой без подписи. Безликие дикторы радио и телевещания с красивыми голосами сменились ведущими — людьми, которых знает вся страна. Вот лишь несколько имен: Татьяна Миткова, Светлана Сорокина, Евгений Киселев. Очень резко изменился жанр интервью. Раньше роль интервьюера сводилась к задаванию стандартных вопросов. Теперь он стал собеседником.

Изменилась структура и научной речи. Уходит в прошлое трафаретно-безликое авторское «мы», заменяясь личным «я». В научную речь все чаще вовлекаются элементы образности, шутки.

По сравнению с речью изменения в системе языка менее заметны и труднее уловимы. Очевидно, что система языка меняется медленнее, чем условия функционирования языка или структура дискурса. Я буду касаться изменений основных — принципиальных, касающихся типологии языка. К ним относятся рост аналитизма и черт агглютинативности⁴ в структуре производного слова. Эти два явления идут бок о бок.

Рост аналитизма обнаруживается в грамматике — в ослаблении склонения. Наиболее интенсивно ослабевает склонение числительных. Люди избегают склонять сложные составные числительные. Это становится массовым явлением. Так, когда праздновалось 800-летие Москвы, большинство людей говорило: в связи с восемьсотлетием Москвы, а не с восьмисотлетием.

В склонении существительных наблюдается экспансия именительного падежа. Это явление особенно активно обнаруживается в литературном разговорном языке. Оно хорошо изучено.

Рост аналитизма обнаруживается также в активизации конструкций с предлогами, вытесняющих конструкции без предлогов. Приведу лишь несколько примеров: изменение расписания → изменения в расписании, ссора соседей → ссора между соседями, подарок сестре → подарок для сестры, ему свойственно → для него свойственно. Особенно активен предлог по, обозначающий сферу деятельности: позиция по Чечне, план по трубам, конференция по Кавказу.

Изменения в грамматике часто связаны с изменениями в лексике. Здесь необходимо отметить количественный рост и активизацию употребительности двух классов несклоняемых имен: 1) аналитических прилагательных и 2) аббревиатур.

Число аналитических прилагательных (термин М. В. Панова⁵) увеличивается с такой интенсивностью, что ни ученые, ни словари не успевают их фиксировать. Назову лишь некоторые: мастер-класс, мастер-фонограмма, компакт-кассета, компакт-диск, шоу-бизнес, бизнес-класс, бизнес-ланч, топ-фильм, топ-звезда, брейк-группа, брейк-конкурс, Web-страницы, Web-услуги. Такие единицы чаще находятся в препозиции к существительному, но могут занимать и постпозицию: дог-шоу, ток-шоу, кофеварка-экспресс (ср. экспресс-опрос, экспресс-информация). Е. И. Голанова⁶ убедительно показывает, что если в 1960-е годы подобные единицы были скорее фактами речи, то в наши дни, по-видимому, уже можно говорить о «фактах языка».

В конце XX века резко активизируется аббревиация. Особенно растет число буквенных аббревиатур, которые произносятся побуквенно: ОРТ (Общественное российское телевидение), НТВ (Независимое российское телевидение), МВФ (Международный валютный фонд), ФСБ (Федеральная служба безопасности), ЦИК (Центральная избирательная комиссия), ОВР (Отечество — вся Россия). Реже они произносятся как сочетания звуков: СМИ (средства массовой информации).

Как пишет М. В. Панов⁷, перечисленные явления отражают однонаправленное (хотя и медленное, микроскопическое) движение русского языка (в целом синтетического) в сторону аналитизма; движений в сторону синтеза нет.

Рост черт агглютинативности обнаруживается в ослаблении чередований на морфемном шве, которое поддерживается явлением интерфиксации. Эти явления ярче всего видны в словообразовании. Производство новых слов без чередований на морфемном шве характерно для нескольких классов производных. Рассмотрю два из них.

Именная префиксация. Соединение имен существительных с иноязычными приставками не сопровождается никакими изменениями на границе морфем. Высоко активны приставки супер-, сверх-, анти-, де-, псевдо-, пост-, контр- и некоторые другие.

Другой класс производных, в котором морфемный шов прозрачен, — образования от аббревиатур. В последние годы нередко граница морфем изображается даже графически: аббревиатура пишется большими буквами, а интерфикс, суффикс и окончание (если оно есть) — маленькими. Например: НТВшники, ОРТшники, ГАИшники, МГУшники, «МК»овский, ЛДПРовцы. Ранее использовались написания иного типа, которые применяют и сейчас: оэртэшники, гаишники, эмгэушники.

Рассмотрю несколько новейших производных, включающих иноязычные аббревиатурные основы. От аббревиатуры пиар (англ. PR — public relations) образовано имя лица пиарщик — специалист по public relations. Это существительное встречается в газетах и устных средствах массовой коммуникации. В 1993 году создано название русской сети интернета: Рунет (ru+net, букв. «Русская сеть»). Вот примеры:

Выводы. Едва ли не основной чертой современного дискурса является перемещение элементов разного рода (слов, фразеологизмов, словосочетаний, высказываний и т. д.) из периферийных сфер языка в центр системы. В качестве периферийных выступают единицы, относящиеся к суб- и нонстандарту (разговорному языку, жаргону, просторечию), терминологическая и профессиональная лексика, а также разного рода клише и цитаты, приходящие в устную литературную речь, в язык средств массовой информации из художественной литературы, фольклора, масскультуры (названия кинофильмов, цитаты из песен, анекдотов и т. д.) и устойчивого фонда официальных клише советского времени (лозунги, призывы, цитаты и т. д.). Все перечисленные виды разнородных инкрустаций отличаются известной функциональной однородностью — именно это обстоятельство позволяет объединить их.

Причины активизации периферийных элементов языка многообразны. Основными являются события общественной жизни. Периоды перестройки и постперестройки по своему воздействию на язык подобны революции: распад СССР, крушение тоталитарной системы вносят большие изменения в условия функционирования языка.

Ослабление внешней цензуры и автоцензуры способствует раскрепощению языка, отказу от стандартных, навязываемых советской идеологией форм выражения или их осмеянию, травестированию. Язык приобретает черты раскованности, живет полнокровной жизнью.

Идет «перемешивание» разных слоев населения; например, речь узников ГУЛАГа (уголовных, бытовых, политических) влияет на речь других групп населения. Расширяются рамки публичной речи, к устной публичной речи (телевидение, радио, митинги, собрания…) приобщаются новые слои населения. Ушло в прошлое время, когда люди читали «по бумажке» заранее написанные выступления.

Рассмотренные особенности функционирования языка конца XX века служат, по Якобсону⁸, реализации поэтической функции языка. Цитаты, инкрустации разного рода обостряют диалогичность дискурса, повышают момент игры, служат созданию подтекста. Функции цитации и квазицитации многообразны: пародирование, травестирование, осмеяние догм, поэтизация, создание загадки.

Присутствие «чужого слова» придает резкую экспрессивность современному дискурсу, создает двуплановость или многоплановость восприятия, усиливает оценочность (обычно отрицательную — выражает иронию, шутку, сарказм и т. п.), приглашает адресата к активному восприятию речи, взаимодействию с автором. Цитаты, клише новояза, сниженные элементы, приходящие в литературный язык из периферийных сфер речи, обусловливают такую особенность структуры современного публицистического текста, которую можно назвать словом мозаичность (или интертекстуальность).

Заключение. Как оценивать все то, что мы наблюдаем в русских текстах конца XX века? Я считаю, что происходит не порча языка, а его раскрепощение. В этой связи хочу сказать несколько слов по поводу тех оценок, которые иногда дают современному состоянию русского языка.

В 1998 году газета Frankfurter Allgemeine Zeitung поместила статью⁹, в которой автор (видимо, иммигрант) считает, что обилие ненормативной лексики — свидетельство состояния менталитета всего русского общества, что все общество криминализировано. С этим не только трудно, но просто невозможно согласиться.

Если сын говорит матери Не наезжай на меня, используя жаргонизм, или лингвист говорит о каком-либо симпозиуме Это была большая лингвистическая тусовка, то это — шутка, образность, но никак не включение говорящего в воровской мир. Некоторые слова общего жаргона использовали высочайшие авторитеты русской культуры — такие люди, как академик Д. С. Лихачев или писатель А. Солженицын в своей даже публичной речи (на халяву, тусовка).

Приведу еще один пример, который поразил даже меня, привыкшую к употреблению слов общего жаргона. Серьезная книга — руководство для пользователей персональным компьютером — озаглавлена ПК для «чайников». Эта книга выдержала уже не одно издание, 2-е изд. — Киев-Москва, 1994. Чайник — слово жаргонное. Это не ‘сосуд для приготовления чая’, а шутливое название человека — ‘непрофессионал’. Помещенное в название книги, это слово привлекает читателя, ср. обычное скучное трафаретное название типа «Руководство для пользователей-непрофессионалов».

На мой взгляд, неправы те лингвисты, которые подходят ко всем новым явлениям языка с чисто пуристических позиций. С. Кестер-Тома справедливо замечает: «Запрет — не лучшее средство языковой политики».

Напомню слова М. В. Панова, сказанные в самом начале перестройки: «В 1930–1960-е годы господствовало такое отношение к литературному языку: норма — это запрет. Норма категорически отделяет пригодное от недопустимого. Теперь отношение изменилось: норма — это выбор. Она советует взять из языка наиболее пригодное в данном контексте»¹⁰.

Нуждается ли современный русский язык в защите? Нет, я думаю, что нуждается в коррекции своего языка подавляющее большинство российских граждан. Нуждается в значительно более высоком уровне культуры все общество. «Порча» языка, о которой так много пишут, затрагивает не систему языка, а языковую способность, умение говорить. Новые условия функционирования языка, появление большого количества неподготовленных устных публичных текстов создает впечатление роста количества ошибок. Впрочем, некоторые лингвисты полагают, что «корявость» речи выявляет «заложенные в языке тенденции развития».

Язык — система самоочищающаяся. Еще недавно повсюду говорили о консенсусе, даже о семейном. Где это слово? Прошло несколько лет, и оно умерло. В тоталитарные времена язык засушили, ему недоставало животворной влаги, теперь — перенасытили ею. Лишняя — уйдет.

Раскрепощение, возможность свободно выражать свои мысли и чувства, игры с языком и при помощи языка — вот что характерно для русского языка нашего времени.