Макс Фасмер как филолог русской школы

Известный ученый-славист В. Кипарский, пытаясь найти личность, достойную сравнения с М. Фасмером, счел возможным поставить рядом только знаменитого венского слависта Франца Миклошича: обоим свойственна была необычайная острота ума, разумная, объективная позиция в науке, на которую не повлияли ни национальные, ни политические соображения, огромное усердие в работе (дабы добросовестно экономить во благо науки скупо отмеренное время жизни). Оба создали труды, которые переживут века, оба понимали многие языки и свободно говорили на них, оба обладали широким кругозором. В одном судьба была милостивее к венцу: он родился в 1813 году — и умер в 1891 году, когда никто не мог предвидеть Первую мировую войну. Почти столь же долгая жизнь Фасмера дважды нарушалась войнами. 

То, что он в таких обстоятельствах все же создал свои труды, заслуживает величайшего восхищения как у современников, так и у потомков. Валентин Кипарский

Макс Фасмер, или, на русский манер, Максимилиан Романович Фасмер, родился в Санкт-Петербурге 28 февраля 1886 года в семье русских немцев: его отец — купец — переселился в Петербург, будучи молодым человеком. Учился М. Фасмер в классической гимназии К. И. Майя — в то время в России давали прекрасное классическое образование. В 1903 году семнадцатилетний М. Фасмер сдал экзамен на аттестат зрелости и в том же году начал изучать в Петербургском университете славистику и сравнительное языкознание под руководством замечательного слависта Бодуэна де Куртенэ, основателя Казанской лингвистической школы. По воспоминаниям близкого друга М. Фасмера, ученицы, а затем коллеги и ближайшей помощницы Маргареты Вольтнер, в Бодуэне де Куртенэ он обрел понимающего и очень увлеченного учителя, по-отцовски заботливого старшего друга, широта научного горизонта которого и неустрашимость в борьбе за собственные убеждения стали для Фасмера, а через Фасмера и для его учеников идеалом настоящего ученого.

Среди учителей М. Фасмера следует назвать и А. А. Шахматова. Позднее М. Фасмер вспоминал, что он был благодарен каждому воскресному утру, проведенному с А. А. Шахматовым в том кругу ученых, который тогда у него собирался. «Раскройте его словарь (имеется в виду «Этимологический словарь русского языка». — М. Ч.), и вы увидите, как много места отведено там диалогу с ее светилами — с Шахматовым (с которым он чаще расходится в толкованиях), с Ильинским (к которому бывает настроен критически), с Соболевским (многие конкретные суждения которого нередко принимает)», — так писал о М. Фасмере и об отражении в его словаре русской филологической школы О. Н. Трубачев.

В 18 лет М. Фасмер уже приступает к созданию своей первой лексикографической работы, посвященной греческим словам в церковнославянском и русском языке, названной, как и предшествующий труд А. И. Соболевского, «Греко-славянскими этюдами».

1905 год — первая русская революция. Забавный эпизод обнаруживаем в описании революционера Дмитрия Мануильского, который, обладая артистическим даром, смешно имитировал своего сокурсника Макса Фасмера, уговаривавшего «делать вашу русскую революцию не столь громогласно: мешаете же готовиться к сессии». История неоднократно демонстрировала сложность, а то и невозможность существования людей умственного труда в революционной атмосфере. Вся дальнейшая жизнь М. Фасмера показала, что наука и политика в его понимании независимы. Он всегда был образцом объективности научных суждений, и когда позже, в разгар нацизма в Германии, делались попытки научных фальсификаций во имя политики, М. Фасмер их решительно пресекал. В 1906 году, еще до того, как он сдаст выпускные экзамены, появилась первая, а вскоре — в 1907 и 1909 годах — вторая и третья части «Греко-славянских этюдов». Работа, до сих пор оставшаяся непревзойденной, сделала двадцатитрехлетнего М. Фасмера знаменитым ученым.

В те времена ученые весьма обстоятельно рецензировали появлявшиеся исследования. Каждая рецензия представляла собой тщательный анализ работы, придирчивый разбор материала и, наконец, обширные собственные наблюдения и даже изыскания рецензента. После выхода в свет «Греко-славянских этюдов» последовал ряд весьма критических рецензий А. И. Соболевского, В. М. Истрина, Ф. Е. Корша, где выражалась неудовлетворенность наличием сомнительных данных: слов неясного происхождения и слов, греческое происхождение которых не может быть доказано. Однако академик Ф. Е. Корш счел возможным подвести итог данной работы следующим образом: «Как бы то ни было, несмотря на отмеченные выше недостатки, отчасти неизбежные при неразработанности предмета, труд г. Фасмера отличается такими крупными достоинствами, что, несомненно, заслуживает полной премии Михельсона».

Основательности работы, безусловно, способствовали поездки в Грецию в 1907–1908 годах (Афины, Салоники), где М. Фасмер изучал греческие диалекты, а попутно и албанский. С той поры грецистика осталась его неизменной юношеской любовью, к которой он возвратился снова почти в 60 лет в своих зрелых работах «Славяне в Греции» (1941) и «Греческие заимствования в сербохорватском языке» (1944).

С трудом удается охватить скорость освоения им языков и мгновенность осознания назревших языковых проблем разного рода. В Греции он заболевает малярией и вынужден отправиться для длительного санаторного лечения в Финляндию, где занимается финским языком и фольклором, что пригодилось ему при изысканиях в области финноугроведения и вылилось в специальное сообщение о финно-русских заимствованиях.

Пребывание в Греции открыло М. Фасмеру значимость других балканских языков. В 1909 году он сделал критический обзор исследований румыно-славянских языковых связей, где обращено внимание на отсутствие общих работ, посвященных славянским заимствованиям в румынском языке. В том же 1909 году он опубликовал ряд османско-турецких этимологий.

Последовали учебные семестры в Кракове (под руководством Я. Розвадовского), в Вене (под руководством Р. Мерингера) и, наконец, учебный год в Граце с веселым круглым столом под председательством М. Мурко с рассуждениями о Wörter und Sachen; занятия словенским языком. Все это способствовало постепенному формированию собрания этимологии М. Фасмера.

В 1910 году, в 24 года, после сдачи магистерских экзаменов М. Фасмер получает venia legendi (право чтения лекций) в Петербургском университете в должности приват-доцента. С 1912 года он одновременно читал лекции на Высших женских (Бестужеских) курсах в качестве профессора сравнительного языкознания.

В 1910–1913 годах в польском журнале Rocznik Slawistyczny появляется ряд обширных статей М. Фасмера Kritisches und Antikritisches zur neueren slavischen Etymologic, где разбирались этимологические словари Э. Бернекера и А. Преображенского. Вместе это представляет собой около 150 страниц издательского текста и образует каркас славянского этимологического словаря, где учтены все без исключения языки соседей славян. Позже В. Кипарский писал об этой работе, что острота суждений и богатство методологических указаний достойны удивления. Двадцатипятилетний ученый уже представлял собой ярко выраженную и совершенно оригинальную личность исследователя.

В 1914 году появляется диссертация М. Фасмера «Исследования в области древнегреческой фонетики». В следующем году ему присуждена степень доктора филологии. В 1917 году М. Фасмер занимает кафедру сравнительного языкознания и славистики в Саратовском университете. Позже он вспоминал, что задержка на год в Саратове была очень приятной, потому что можно было услышать редчайшие языки, например калмыцкий, что давало новую пищу уму этимолога. В. Кипарский, перефразировав знаменитые слова Юлия Цезаря: Veni, vidi, vici — «пришел, увидел, победил», с известной долей юмора замечает: «Фасмер пришел, увидел и проэтимологизировал».

Недалеко от Саратова находилась немецкая колония, которая частично сохранила песни и обычаи, восходящие к XVIII веку, что вызвало желание М. Фасмера создать диалектный словарь волжских немцев. При этом он стремился также ускорить работу над саратовским русским диалектным словарем.

Революция 1917 года застала М. Фасмера в Финляндии, это побудило его принять решение не возвращаться в Саратов, а отправиться в Дерпт (Тарту). Здесь при помощи Евангелия и немногих книг, опираясь на собственное знание финского языка, он вскоре выучил эстонский язык, так что мог читать лекции в Дерптском университете по-эстонски. Во время своего пребывания в Дерпте (1918–1921) вместе с эстонскими коллегами М. Фасмер подготовил к рассмотрению предложение о подготовке словаря разговорного прибалтийско-немецкого языка.

Когда Дерптский университет на основе советско-эстонского договора от 2 февраля 1920 года получил право возвратить свою библиотеку, которая была эвакуирована в начале Первой мировой войны в Воронеж, эту миссию возложили на М. Фасмера, что дало ему также возможность переправить в Тарту свою собственную обширную библиотеку, которая позже сыграла свою роль в развитии славистики в Германии.

В 1921 году благодаря ходатайству М. Мурко М. Фасмер получил должность ординарного профессора славянской филологии на кафедре Лескина в Лейпциге. Когда М. Фасмер приехал в Лейпциг, всюду чувствовались последствия проигранной войны. Славистика в Германии в значительной степени утеряла свои связи со славянскими странами. Скудный фонд книг на славянских языках с трудом удавалось пополнить. И тут стало понятно, каким сокровищем обладал М. Фасмер в виде собственной библиотеки, которую он великодушно предоставил также и в распоряжение других славистов. Так, «Историческая грамматика русского языка» К. Мейера без книжных запасов М. Фасмера не могла бы быть написана.

В 1924 году М. Фасмер основал журнал Zeitschrift fur slavische Philologie, который уже спустя два года стал ведущим органом славистики наряду со знаменитым журналом В. Ягича Archiv fur slavische Philologie. После выхода на пенсию А. Брюкнера, который в свое время стал преемником великого В. Ягича, М. Фасмер получает приглашение из Берлина на место ординарного профессора (1925). Преемственность трех великих ученых, соединение трех знаменитых имен привели к тому, что Берлин стали называть «вершиной славистики». Редакторская работа и поначалу непривычная институтская деятельность (das Slavische Institut an der Friedrich-Wilhelms Universität) привели к тому, что собственная исследовательская работа М. Фасмера должна была замедлиться: с 1923 года, когда появилась замечательная работа «Иранцы на Юге Руси» (1923), где определены бывшие северные границы расселения скифов и сарматов, а также проведено отделение остатков скифского языка от сарматского, до 1932 года, когда была опубликована первая часть «Очерков исторической этнологии Восточной Европы» — «Восточные границы балтийских племен» (1932), — М. Фасмер выпускал маленькие заметки, иногда только для того, чтобы заполнить ими оставшиеся пустыми пол- и три четверти страницы своего журнала.

Это были преимущественно этимологии личных имен и топонимов. Этим «заметкам на полях», «ремаркам» (Randbemerkungen) М. Фасмер не придавал большого значения, хотя в них были гениальные мысли. Так, ученый узнал в кажущихся чисто русскими именах героев русских былин достоверных тюркских вельмож: Тараканчик Корабликов (имя зятя Батыги в былинах о Василии Пьянице) — ср. тур., чагат. tarxan «сановник» и kara bäg «черный бек»; Щелкан Дудентьевич (татарский богатырь в былинах) — татарский посол Чол-хан, который в 1327 году творил произвол в Твери и был за это умерщвлен (понятно, что это слово по народной этимологии сближено с глаголом щелкать). Почти все его маленькие заметки мыслились как предварительная работа для двух главных предприятий его жизни: широкомасштабного описания русских древностей и столь же грандиозного русского этимологического словаря.

Постепенно разрешается первая задача: до войны вышло 12 из предполагавшихся 90 томов «Очерков славянской филологии и истории культуры» (1925–1933), издатели — М. Фасмер и Р. Траутманн.

В 1934 году выходит вторая, в 1935-м — третья, в 1936-м — четвертая части «Очерков исторической этнологии Восточной Европы», где прослежено древнейшее расселение западных финнов, мери, черемисов, саамов (лопарей), перми на нынешней русской территории. Появление этой работы в разгар шовинизма в Европе повлекло за собой не столько признание заслуг ее автора в науке, сколько печальные для него последствия. Наиболее интересным должен был бы быть отклик из Советского Союза, однако в нашей стране о работе этой умалчивали. В Польше критиковали автора за шовинизм, поскольку М. Фасмер указывал на германские следы на территории тогдашней Польши. Наоборот, в Германии обижались на М. Фасмера за то, что он вплоть до датских границ находил славянские топонимы.

Одним из главных достоинств Фасмера-ученого современники считали его объективность в науке. Его приводили в волнение попытки политизировать науку. Во время господства фашистских установок М. Фасмер, по словам М. Вольтнер, «не дал сбить себя с толку» и публиковал в своем журнале, невзирая на национальность, те работы, которые считал нужными. Он отклонил попытку И. фон Леерса объяснить название хорватов из германского HreiÞgotar, оценив ее как «совершенно ложную». Он продолжал заниматься опасными для того времени проблемами: польскими диалектами в Силезии, лужицкими диалектами, не задумываясь над тем, что его коллеги Олеш и Вирт пострадали за это.

Следует заметить, что М. Фасмер был членом-корреспондентом АН СССР по разряду лингвистики с 14 января 1928 года (индоевропейские языки, славянская филология) (Академия наук СССР. Персональный состав. Т. 2. Иностранные члены. М., 1974: Макс Юлиус Фридрих Фасмер = Максимилиан Романович Фасмер).

В Америке очевидная объективность М. Фасмера произвела сильное впечатление, это, по-видимому, сыграло свою роль, он был приглашен для чтения лекций в 1937 году, когда Германия была весьма непопулярна в Соединенных Штатах, в Колумбийский университет. В 1938 году М. Фасмер возвращается в Берлин.

Захват Польши и последующие события глубоко потрясли М. Фасмера. Он много сделал для освобождения польских коллег из концлагерей, едва не угодив туда сам. Война нанесла ему удар иначе: в 1944 году фугасная бомба разрушила его квартиру. Были уничтожены издания на русском языке с пометами для этимологического словаря, погибли его рукописи, находившиеся в работе, и курсы лекций.

Кто был осведомлен о научных планах М. Фасмера, кто видел его огромные картотеки, кто знал его привязанность к работе, должен представлять, сколько трудов, которые только он мог бы написать, из-за этого январского дня остались ненаписанными. Маргарета Вольтнер

После войны из-за отсутствия витаминов у М. Фасмера началась болезнь глаз. Это побудило его принять приглашение читать лекции в Стокгольме в надежде, подлечившись, вновь возвратиться к своим научным делам. Однако выдача разрешения о возвращении заставляла себя ждать.

Тем временем Берлин был разделен. В Западном Берлине возник die Freie Universität, который начал переговоры с М. Фасмером и сделал возможным его приезд.

В Freie Universität он плодотворно трудился вплоть до своего выхода на пенсию в 1956 году. К своему семидесятипятилетию М. Фасмер получил звание почетного доктора (Doctor honoris causa) философского факультета в Бонне.

М. Фасмер очень серьезно относился к учебной деятельности. Его курсы лекций о праславянском языке, по русской и польской грамматике представляли собой совершенно готовые к изданию рукописи с массой ссылок на литературу, и если бы не злосчастная бомба, их можно было бы быстро опубликовать. М. Фасмер был для своих учеников настоящим отцом (Doktorvater). В выборе самых разных проблем, которые он предлагал для разработки, видны его широкие и разносторонние научные интересы. В более молодые годы М. Фасмер был ученикам веселым товарищем. Он имел обыкновение отправляться с ними zum Bier — пить пиво, беспрерывно рассказывая анекдоты и веселые случаи из славистической жизни.

Для русского человека величайшей ценностью представляется труд, который М. Фасмер считал целью своей жизни, — «Этимологический словарь русского языка». «О составлении „Этимологического словаря русского языка“ как о главной цели своей научной деятельности я мечтал еще во время первых исследований, посвященных влиянию греческого языка на славянские (1906–1909). Недостатки ранних работ побудили меня в дальнейшем интенсивнее заняться изучением славянских древностей, а также большинства языков соседних славянам народов», — так писал шестидесятичетырехлетний М. Фасмер в 1950 году в предисловии к словарю. Как видно, созданию его предшествовала вся жизнь ученого, хотя, как сам он признаёт, только в 1938 году, находясь в Нью-Йорке, стал работать над ним систематически, спустя десятилетия с того момента, когда делались отдельные выписки, предназначенные для этой цели. Между тем в январе 1944 года, когда значительная часть словаря уже была подготовлена, при бомбежке, как уже было сказано, погибли все рукописи и вся библиотека автора. Нужно было все начинать сначала.

После 1945 года М. Фасмер не мог пользоваться библиотекой Берлинского Славянского института. «В этих условиях работа не могла получиться такой, какой я представлял ее себе в молодости. Она основана на выписках, которые я собирал в голодные 1945–1947 годы в запустевших берлинских библиотеках и позднее, во время моих двухлетних занятий в библиотеках Стокгольма (1947–1949 годы)», — с горечью признавался М. Фасмер. Ученый собственноручно (как пишет В. Кипарский, «в высшей степени собственноручно») за два шведских года восстановил погибший картотечный материал, не имея рядом ни единого помощника. В. Кипарский вспоминал свое потрясение при виде совершенно одинокого М. Фасмера в Стокгольме. «Никогда мне не забыть зрелище, которое представилось, когда я первый раз спросил в Русском Институте о Фасмере. „Вы хотите его видеть? Нет ничего проще. Пожалуйста“. Директор Института Нильссон распахнул дверь в соседнюю комнату: огромное совершенно пустое пространство, где посреди стоял маленький столик и тяжелый стул. На столике были толстый словарь и картотечный ящик, на стуле сидел великий ученый и писал карточки». В. Кипарского поразило полное отсутствие привычной немецкой организации вспомогательной работы: не было ни ассистентов, ни студентов, ни обычных помощников.

В 1950 году появился первый выпуск русского Этимологического словаря, названного В. Кипарским горациевыми словами «памятником прочнее бронзы» (monumentum aere perennius). В 1958 году издательство «Карл Винтер» в Гейдельберге завершило издание словаря, что составило в общей сложности три тома. Появление словаря М. Фасмера совпало с усилившимся интересом к этимологии в славянских странах.

Вскоре после второго приезда М. Фасмера в Москву (первый раз он был в Москве в 1956 году) на IV Международном съезде славистов в 1958 году возникла идея создания русского перевода его словаря.

В декабре 1959 года состоялось пятое расширенное пленарное заседание Словарной комиссии Отделения литературы и языка АН СССР, посвященное обсуждению проблем перевода Этимологического словаря М. Фасмера на русский язык, где были высказаны различные замечания относительно словаря и прозвучал призыв не довольствоваться простым переводом, а составить новый, лучший. На этом заседании в докладе двадцатидевятилетнего О. Н. Трубачева была дана трезвая и объективная оценка словаря М. Фасмера, с большим тактом и пониманием дела были объяснены принципы его организации и отбора словника, что позволило увидеть и осознать те достоинства словаря, которые другим казались недостатками. Что касается подготовки нового «чисто русского» этимологического словаря, то О. Н. Трубачев выразился об этом вполне определенно: «В настоящий момент в связи с выходом в свет словаря Фасмера разработка принципов построения этимологического словаря, например, русского языка отнюдь не является наиболее актуальной и трудоемкой задачей. Естественно ожидать, что словарь Фасмера будет заменен в свое время более новым... Реалистически глядя на вещи, говорить сейчас о скорейшем выпуске нового этимологического словаря русского языка, который заменил бы словарь Фасмера, несколько преждевременно, и дело может продвинуться лишь после выпуска исторических и диалектных словарей, над которыми еще только ведется работа». Обсуждению проблем этимологического анализа посвящена также появившаяся в это же время статья В. Н. Топорова «О некоторых теоретических основаниях этимологического анализа».

Итак, для того чтобы Этимологический словарь М. Фасмера в полной мере «заработал» на русской почве, необходимо было его перевести. Издательство иностранной литературы обратилось с таким предложением к О. Н. Трубачеву, тогда еще молодому кандидату филологических наук. Он изъявил согласие, и в январе 1959 года договор был заключен.

Можно предположить возможность трех подходов к осуществлению предприятия такого рода: 1) «механический» перевод при полном «фотографическом» невмешательстве в оригинальный текст с неизбежным повторением авторских огрехов; 2) переделка авторского текста по усмотрению переводчика и редактора перевода (такая опасность реально угрожала словарю со стороны ответственного редактора русского перевода проф. Б. А. Ларина, что вызвало возражения О. Н. Трубачева); 3) наконец, третий путь — весьма неординарный, предложенный и осуществленный О. Н. Трубачевым в короткий срок: в апреле 1961 года, то есть всего за два года, работа была закончена, и рукопись в 3200 машинописных страниц, что составляет примерно 160 авторских листов, была передана редакции языкознания издательства. О. Н. Трубачев признавался: «Доставляло истинное удовольствие переодевать труд Фасмера по-русски».

В чем же оригинальность работы переводчика в данном случае? Дело в том, что в результате получился перевод, выполненный с подобающей бережностью и уважением к авторскому тексту, содержавший, однако, дополнения: новые этимологии О. Н. Трубачева, новую литературу вопроса, учет рецензий на словарь — и все это, дабы отчетливо выделить вмешательство переводчика в оригинал, заключено в квадратные скобки и снабжено пометой Т. Сам Олег Николаевич определил свою «скромную», по его словам, задачу так: «перевод с дополнениями». Он справедливо писал: «Этимологические словари имеют свою судьбу, они стареют, как люди, которые их пишут, они тоже не бессмертны. Их благополучие и продолжительность жизни зависят от того, как с ними обращаются и хорошо ли их „питают“ — я имею в виду издания и дополнения». Думается, перед нами тот редкий случай, когда переводчику посчастливилось продлить жизнь словаря. Рецензент русского перевода Клаус Мюллер оценил значительность дополненного материала: «Объем при переводе по сравнению с немецким оригиналом вырос благодаря дополнениям Трубачева более чем на одну треть».

Узнав о намерении издать его словарь на русском языке, М. Фасмер в письме к академику В. В. Виноградову выразил понятный интерес. Тогда О. Н. Трубачев послал ему образец перевода с примерными дополнениями в квадратных скобках. Вероятно, бережный характер работы успокоил автора.

В 1962 году М. Фасмера не стало. А с 1964 по 1973 год появляется как бы еще один «памятник прочнее бронзы» — четырехтомный «русский Фасмер». И очень скоро, к столетию со дня рождения М. Фасмера, в 1986–1987 годах словарь вновь переиздается — и столь же моментально исчезает с прилавков книжных магазинов.

Современники очень высоко оценили «Этимологический словарь русского языка» М. Фасмера. Приведем только несколько высказываний. Б. А. Ларин: «Если словник (реестр слов) этимологического словаря не ограничен произвольным отбором и широко охватывает словарный состав языка, то в нем отражается многогранная культура народа — создателя языка, его многовековая история и его широкие связи (между племенами в древности и международные — в новое время). Чтобы правильно разобраться в сложнейшем по составу и происхождению словарном богатстве такого языка, как русский, недостаточно знания многих языков, необходима широкая осведомленность в его истории и диалектологии, а кроме того, и в истории народа и его этнографии; нужно и непосредственное знакомство с древними памятниками — языковыми источниками не только русского языка, но и его соседей. Наконец, необходимо овладеть огромной научной литературой по славянской лексикологии.

Пройти и освоить весь этот круг не по силам одному человеку. Теперь ясно всем, что на высоком научном уровне задача современного этимологического словаря может быть выполнена только коллективом языковедов, в котором представлены специалисты по всем смежным для каждого языка филологиям. Но М. Фасмер, как и многие другие этимологи прошлого и нашего века, взялся решить эту задачу единолично. Отважный замысел характерен для этого выдающегося ученого».

Это высказывание интересно соотнести со словами О. Н. Трубачева: «Надо отдать должное чутью Фасмера как автора в плане науковедения, как сказали бы сейчас: момент для публикации он выбрал как нельзя лучше... Суть же в том, что его словарь, опубликованный в первое послевоенное десятилетие, требовался именно тогда и притом как насущный хлеб нашей общей науки. Все это и свою единственную роль по уровню подготовленности и причастности к русской филологии ученый понял своим безымянным, так никогда и не высказанным чувством. А дело было в том, что, кроме Фасмера, тогда такой словарь для русского языка не сделал бы никто... Не будь своевременно выпущен труд Фасмера, наши дальнейшие исследования были бы во многом поставлены под вопрос».

И уже как апофеоз звучит характеристика М. Вольтнер: «Не в последнюю очередь благодаря этой своей работе Фасмер войдет в историю славянской филологии как достаточно осторожный, в научном и лингвистическом отношении в высшей степени сведущий ученый, этимолог, работающий по своей собственной методике, возможно, как венец и вершина совершенно определенного лингвистического направления». 

Может возникнуть вопрос, считать ли М. Фасмера, немца по национальности, прожившего около сорока лет в Германии, русским ученым? Но ведь относим же мы одновременно к русской и польской науке знаменитых лингвистов Бодуэна де Куртенэ и Крушевского.

Русская классическая русистика и славистика имеет право считать М. Р. Фасмера своим, и это не парадокс, а феномен сложной культурной истории. По рождению, по культуре, приобретенной в детстве, по образованию он был русским человеком, ученым, сохранившим верность русской теме до конца жизни. Он был филологом русской школы. Олег Трубачев

Этимолог и лексикограф Любовь Викторовна Куркина так охарактеризовала место «Этимологического словаря русского языка» в современной науке: «В наше время бурного роста информации и быстрого ее старения словарь М. Фасмера по прошествии более чем тридцати лет с момента выхода в свет удерживает позиции авторитетного издания, продолжает отвечать самым высоким научным требованиям. Это тот редкий случай, когда работа со временем не только не устаревает, а, напротив, приобретает все достоинства научной классики». 

Даты жизни

Макс Фасмер родился 28 февраля 1886 года в Санкт-Петербурге.

1903–1907 годы. Студенческие годы в Петербургском университете.

1907–1908 годы. Поездка в Грецию (Афины, Салоники).

1910 год. Сдал магистерские экзамены; преподавание в Петербургском университете.

1912 год. Чтение лекций на Высших женских (Бестужевских) курсах (профессор сравнительного языкознания).

1915 год. Присуждена степень доктора филологии.

1917 год. Кафедра сравнительного языкознания и славистики в Саратовском университете.

1918(9?)–1921 годы. Преподавание в Дерптском университете (ординарный профессор).

1921(3?) год. Преподавание на кафедре А. Лескина в Лейпциге (ординарный профессор).

1924 год. Основание журнала Zeitschrift fur slavische Philologie.

С 1925 года. Преподавание в Славянском Институте (das Slavische InStitut an der Friedrich-Wilhelms Universitat).

1928 год, 14 января. Избран членом-корреспондентом Академии наук СССР.

1937–1938 годы. Чтение лекций в Соединенных Штатах Америки (Колумбийский университет).

1938 год. Возвращение в Берлин.

1944 год, январь. Гибель картотеки, рукописей и всей библиотеки М. Фасмера.

1945–1947 годы. Сбор «выписок» в берлинских библиотеках.

1947–1949 годы. Занятия в библиотеках Стокгольма.

С 1949 года. Работа в Freie Universitat в Западном Берлине.

1956 год. Выход на пенсию.

1961 год. Присуждение звания почетного доктора (Doctor honoris causa) философского факультета в Бонне.

Макс Фасмер скончался 30 ноября 1962 года в Западном Берлине.

Основные труды М. Фасмера

1. Греко-славянские этюды. I // Известия Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук. 1906. XI. 2; II. Греческие заимствования в старославянском языке // Известия Отделения русского языка и словесности. 1907. XII; III. Греческие заимствования в русском языке // Сборник Отделения русского языка и словесности. 1909. Т. 86.
2. Kritisches und Antikritisches zur neueren slavischen Etymologic. Teil I und II // Rocznik Slawistyczny (RS). 3. 1910; Teil III // RS. 4. 1911; Teil IV // RS. 5. 1912, TeilV // RS. 6.1913.
3. Исследования в области древнегреческой фонетики. Пг., 1914.
4. Ein russisch-byzantinisches Gesprächbuch. Leipzig, 1922. Untersuchungen uber die ältesten Wohnsitze der Slaven. Teil I: Die Iranier, in Sudrussland. Leipzig, 1923.
5. Beiträge zur historischen Völkerkunde Osteuropas. I. Die Ostgrenze der baltischen Stämme. Berlin, 1932; II. Die ehemalige Ausbreitung der Westfinnen in den slavischen Ländern. В., 1934; III. Merja und Tscheremissen. Berlin, 1935; IV. Die ehemalige Ausbreitung der Lappen und Permier in Nordrussland. В.,1936.
6. Bausteine zur Geschichte der deutsch-slavischen geistigen Beziehungen. Berlin, 1938.
7. Die Slaven in Griechenland. В., 1941. Переизд.: Leipzig, 1970. Die griechischen Lehnwörter im Serbokroatischen. В., 1944. Russisches etymologisches Worterbuch. Heidelberg, 1950–1958; (русский перевод) Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. Т. 1–4. М., 1964–1973 (первое издание).
8. Grundriss der slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Herausgeber zusammen mit R. Trautmann. Berlin; Leipzig, 1925–1933. Bd. 1–12.
9. Полный список трудов М. Фасмера: Festschrift fur Max Vasmer zum 70. Geburtstag am 28. Februar 1956. Berlin, 1956; Zeitschrift fur slavische Philologie. Heidelberg, 1963. Bd. XXXI. H. 1.

Список литературы