Одичалые слова

Я позвонила Владимиру Петровичу Нерознаку, в то время — заместителю академика-секретаря отделения литературы и языка РАН, спросила, насколько серьезно желание возродить Общество любителей российской словесности, и предложила свои услуги. Все завертелось. Уже 16 июня 1992 года было проведено организационное заседание. Владимир Нерознак обладает одним очень важным качеством — не только генерировать новые идеи, но и собирать вокруг себя тех, кто способен их реализовать. Он умеет организовать, вдохновить единомышленников на создание новых структур, отвечающих современным потребностям.

С тех пор Общество любителей российской словесности регулярно собирается в последний вторник месяца на свои заседания под председательством Нерознака, обычно в Доме-музее Марины Цветаевой. Заседания Общества посвящены проблемам русского языка, обсуждению федеральной программы «Русский язык». На заседаниях возникла идея отслеживать ошибки в средствах массовой информации и выносить их на всеобщее обозрение. Звучали доклады профессоров Евгения Николаевича Ширяева, Владимира Петровича Нерознака, Михаила Викторовича Горбаневского, академика Евгения Петровича Челышева и многих других. Тем более интересно проследить, как боролось Общество за чистоту русского языка в XIX веке.

Общество любителей российской словесности (ОЛРС) возникло в 1811 году на повороте русской литературы к новому направлению, к новым формам в меняющемся общем культурном процессе. Общество стало научным центром, в котором сосредоточилась исследовательская работа по языкознанию, русскому, древнерусскому и старославянскому языкам. В те годы уже начали обсуждаться вопросы о меняющемся взаимодействии и соотношении русской и церковнославянской стихий в истории русского литературного языка, о заимствовании чужих слов, о народных основах русского литературного языка, о необходимости составления новой систематической, основательной, полной русской грамматики и толкового словаря, о церковнославянском языке как основе древнерусского письменного языка, делалась попытка дать периодизацию истории русского литературного языка.

В университете все еще велась борьба за преподавание на русском языке. Лекции читались на французском, немецком, латинском языках, студенты на торжественных актах произносили речи также на иностранных языках. В гостиных господствовала французская речь, во французском театре не уменьшалось количество публики.

В этой ситуации Общество полагало, что лучшим средством к распространению просвещения является полный переход на изложение наук на природном языке: «Римляне до тех пор далеко отставали от греков в науках, пока всему учились на языке Эллады».

С развитием языка связывалось и общественное развитие: «Образуется природный язык — и таланты в народе раскрываются; получает речь определенные свои правила — и являются гении; приобретают слова точный смысл — и законы общественные становятся внятны, ясны и государственное правление утверждается на основе незыблемой». Подчеркивая важность изучения русского языка, председатель Общества Антон Антонович Прокопович-Антонский говорил: «...ревнуя об успехах природного языка, стараясь раскрывать его богатство, величество, красоты, мы исполним святой долг любви к Отечеству, мы принесем достойную его жертву на алтарь просвещения».

Члены Общества понимали, что, хотя русский язык богат и силен, величествен и приятен и в «громких одах Ломоносова возносит душу», «в игривых изображениях Богдановича пленяет», тем не менее на русском языке «не во всех родах красноречия» имеются «образцы», нет «философов-писателей, которые утвердили бы правильность и точность слога; нет Буало и Аддисонов, которые показали бы вместе правила и образцы изящного вкуса». Для того чтобы все это было, нужно много работать: «Нам необходима систематическая, основательная грамматика, необходим словарь, объяснение синонимов; нам необходимо тщательное изучение „словенского языка“, изобильного и неиссякаемого источника русского...», необходимо исследование русского языка, в котором «нет правил ударения, в правописании расхождения, есть лишние буквы; встречается неточность в значении некоторых слов, нет выражений для многих предметов».

Один из основателей Общества, главный его идеолог Алексей Федорович Мерзляков выделял в языке два главных направления — собственно язык и словесность: «Язык есть корень и древо; словесность — цветы и плоды, украшающие оное, по цветам и плодам судят о доброте древа и о тех стараниях, кои прилагал об нем благоразумный садовник, или надзиратель сада…»

Основательные науки образуют точность языка. Мерзляков сравнивал слова с этими камнями, приготовленными для строения. Грамматика дает систему этим словам, определяет их отношение к окружающему: «Цель грамматики… оградить язык от чуждого влияния, то есть сохранить его чистоту и характер, определить каждого слова собственность, доставить каждому надлежащие границы значения, то есть даровать ему точность и определенность, несмотря на прихоти употребления, которое хотя в вечной вражде с грамматикою, но совершенно уничтожено быть не может, как средство, придающее слогу иногда краткость, силу, или по крайней мере, живость и легкость».

До 1812 года Мерзляков отмечал, что в русской словесности мало достойной прозы, нет философов. По его мнению, развитие русского языка и, соответственно, общества началось с Петра I, а сто лет — это малый срок, хотя и появились великие стихотворцы: Михаил Васильевич Ломоносов, Александр Петрович Сумароков, Михаил Матвеевич Херасков, Гавриил Романович Державин, Василий Петрович Петров, которые открывают чудесное великолепие языка, но все они испытали только один вид творчества: стихотворство. Нет и наблюдателей языка, хотя так и должно быть, так как мало произведений словесности. Академия наук занималась подготовкой словаря русского языка, но он не может быть «оконченным или последним». Изданная грамматика «конечно, хороша; но в ней не все преодолены трудности».

Мерзляков советовал следовать за Александром Семеновичем Шишковым, может быть, тогда «получим настоящую грамматику», но он предупреждал от такой ошибки, которую совершал Шишков и те, кто за ним следовал: «Не довольно представлять слова отдельные, сами по себе хорошие, но одичалые уже для слуха светского. — Публика прихотлива: надобно угождать ей и тогда, когда хотим ее научить. — Слово без связи, без отношений, как бы оно выразительно ни было, остается непривлекательным». И добавлял: «Поздно уже заставлять нас писать языком славянским; осталось искусно им пользоваться». Мерзляков призывал быть снисходительными к пишущим: «Не будет посредственного — не будет и хорошего». О труде исследователя языка он замечал, что он, может быть, не так блистателен, но он необходим. После Отечественной войны 1812 года, когда резче зазвучали речи в защиту родного языка, по наблюдениям Мерзлякова, русский язык уже «входил в права свои, доселе несколько оскорбляемые чужеземным наречием».

Именно Мерзлякову принадлежит выражение «одичалые слова», под которым он подразумевал не только устаревшие слова, но и заимствованные, дико звучащие для русского слуха.

Интерес общественности к проблемам русского языка, взаимосвязям его с церковнославянским был огромен. ОЛРС многое сделало для зарождения систематического изучения древних славянских языков, а затем и современных. Заслуги Общества часто незаслуженно забывались. Одним из тех, кто наиболее активно занимался этими проблемами, был Михаил Трофимович Каченовский. В ОЛРС Каченовский в речах последовательно излагал свои взгляды на происхождение древнеславянского и церковнославянского языков, на различие русского и церковного языков. Он один из первых сделал верные шаги в изучении славянского языка, сделал ряд правильных наблюдений. Николая Алексеевича Полевого современники часто упрекали в том, что он любил повторять то, что было сказано другими, и в своей речи «О древнем языке словенском», впервые выступая в Обществе, повторил выводы Каченовского, от себя добавил: «Грамматисты принесли большой вред русскому языку, привнеся в него греческие слова. Пора перестать списывать старинные грамматики».

Краеугольным камнем последующего славяноведения стала статья Александра Христофоровича Востокова «Рассуждение о славянском языке», опубликованная в «Трудах Общества любителей российской словесности» в 1820 году. Востоков, поэт, филолог-славист, был избран в члены ОЛРС. Вместе с благодарственным письмом за избрание он прислал свою статью, которая должна была стать введением к составляемой им славянской грамматике.

Предвосхитив многие положения сравнительно-исторического метода, Востоков в этом труде заложил основы сравнительной грамматики славянских языков, дал научную периодизацию истории церковнославянского языка, определил отношения русского языка к южнославянским и западнославянским и т. д.

Наиболее заметны среди исследований по русскому языку были труды Алексея Васильевича Болдырева, Ивана Ивановича Давыдова, Петра Федоровича и Ивана Федоровича Калайдовичей. Уже посмертно в «Трудах» было опубликовано рассуждение Василия Сергеевича Подшивалова «Чтение и письмо», в котором говорилось о возникновении русской азбуки, о том, что несколько букв в ней лишних, из 34 букв со временем должно остаться 27 или 28. Подшивалов разобрал фонетику русских звуков, предлагал упростить названия букв на а, бе, ве вместо аз, буки, веди. Он предлагал печатать церковные книги гражданскими буквами, так как это было основное чтение для простого народа, мечтал создать такую азбуку, чтобы каждый человек, увидев один знак, прочитал бы на нем на своем языке именно то, что он значит. Так люди, не изучая языков, могли бы понимать друг друга. В какой-то мере эта идея воплотилась в создании международного языка «эсперанто».

Серьезные исследования о глаголах были сделаны Алексеем Васильевичем Болдыревым, результаты которых опубликованы в «Трудах». В университете Болдырев первый начал преподавать арабский и персидский языки. Составленные им грамматики и хрестоматии по этим языкам считались лучшими на протяжении почти всего XIX века. Сравнивая русскую грамматику с иностранными, он считал, что русской грамматике нужна «поправка» или «совершенное преобразование». Сам же он занялся «исправлением ошибок в глаголах». Изучением глаголов также занимались А. Ф. Чаплин, Иван Федорович Калайдович; последний предложил новую теорию спряжения глаголов.

Меньше внимания уделялось другим частям речи, хотя были также статьи о существительных, прилагательных. Калайдович в речи «О степенях прилагательных и наречий качественных» предлагал переделать правила о степенях русских прилагательных по образцам французской грамматики. Алексей Болдырев в статье «Нечто о сравнительной степени» провел параллель употребления степеней прилагательных в русском языке и в иностранных. О наречиях писали Петр Иванович Шаликов, Михаил Петрович Погодин. Последний замечал, что употребление некоторых грамматических форм сомнительно, так как правил для них нет.

Много внимания на страницах «Трудов ОЛРС» уделено порядку слов в русском языке. Этим вопросом основательно занялся Иван Иванович Давыдов, один из самых активных членов Общества. Правила о порядке слов в русском языке Давыдов выводил с учетом «общего употребления» и опираясь на «лучших писателей» не только русских, но и зарубежных, переводы которых несомненно оказали влияние на русский язык.

Вопрос, кого переводить и как переводить, постоянно обсуждался в Обществе. Четкого ответа на поставленный вопрос у Общества не было. Распространенным было мнение, что «при недостатке природных классиков, при недостатке собственных образцовых писателей во всех родах слога, мы должны заимствовать красоты в переводе иностранных лучших писателей, особливо древних».

Осознавалась необходимость «ученых» книг, которые «обогащали бы нас понятиями и средствами изображать их, которые даровали бы собственность и определенность слогу».

На страницах «Трудов ОЛРС» появлялись такие разные образцы переводов, как переводы Мерзлякова, стремившегося прежде всего к наиболее точной передаче содержания, Жуковского, для которого оригинал нередко служил толчком для создания своего произведения, Гнедича, нашедшего удачную форму в русском языке для передачи содержания и стиля «Илиады» Гомера. В Обществе было обращено внимание на типичные ошибки переводчиков. Они заключались в том, что переводчики не учитывали особенности русского и тех языков, с которых переводили. Иван Давыдов на примерах показал, что порядок слов в латинском и немецком языках неестественен для русского, совсем другое — в греческом языке, где порядок слов близок к русской речи. Подобный порядок слов и в церковных книгах, переведенных с греческого. Эти книги являлись основным чтением наших предков, и от того, вероятно, свойство греческого языка стало свойством русского.

Давыдов предлагал разбор порядка слов в речи «философской», «ораторской» и «естественной». Важная роль в речи принадлежит благозвучию: «Стихотворный разбор есть настоящая музыка; прозаическое благозвучие есть более живопись; оно должно состоять особенно в расположении слов. Поэт желает размером украсить песнопение и усладить слух, оратор старается расположением слов усилить мысли и поразить внимание». Таким образом, в ораторской речи нужно «в порядке слов следовать порядку мыслей и движениям сердца». Правила порядка слов нужно «искать в законах мыслей наших, в законах наблюдений разума и движений сердца; потому что язык выражение ума, образ души». Слова, отдельно взятые, еще не составляют язык, только правильное их расположение составляет язык. Синтаксису на заседаниях Общества уделялось меньше всего внимания. В «Трудах ОЛРС» опубликованы лишь статьи Николая Федоровича Кошанского и Евграфа Матвеевича Филомафитского. В статьях давалась история знаков препинания в различных языках, отмечалось, что в древности они ставились «худо». Отмечались недостатки академической грамматики, говорилось о важности синтаксиса для развития точности в языке, разбирались отдельные случаи.

Исследования по русскому языку в Обществе любителей российской словесности носили широкий, разносторонний характер. Не случайно Греч обратился 23 мая 1823 года в Общество с просьбой сделать замечания по составленной им грамматике. Это было поручено Мерзлякову, Каченовскому, Болдыреву, Давыдову и Калайдовичу.

Виктор Владимирович Виноградов среди грамматик, вышедших в XIX веке, отметил четыре наиболее удачные: Николая Греча (1827), Александра Востокова (1831, 1863), Ивана Давыдова (1856), Федора Ивановича Буслаева (1869). Все авторы были членами Общества.

Общество занималось собиранием материалов для словарей. Обсуждались статьи, предложения, рекомендации о том, как собирать слова, составлять словники с объяснением значения слов — синонимов, антонимов, слов, изменивших свое значение, диалектизмов.

Калайдович начал собирать синонимы, так как до сих пор имелись только некоторые опыты их разбора. Принял участие в собирании синонимов и Сергей Гаврилович Саларев. Он замечал, что «при объяснении синонимов должно смотреть не только на общее и частное значение слов, но еще на их корень и старинное значение, ибо много находится таких слов, которые в своем знаменовании весьма изменились». И Калайдович, и Саларев приводят слова Сезара Шесно Дюмарсе о том, что «ни в одном языке нет двух равнозначных слов, в противном случае один язык заключал бы в себе два языка». Саларев к этому добавляет, что одинаковые по значению слова могут быть, если одно заимствовано. Калайдович выпустил книжечку синонимов, о чем он докладывал на заседании Общества.

Калайдович также собирал слова, которые изменили свое значение: «Мертвый язык есть вечный памятник ума, характера, просвещения и гражданской образованности народа. История слов есть предмет, достойный внимания филологов». Калайдович привел, например, такие слова: горница — теперь ‘комната’, прежнее значение ‘кровля’; гривна — прежнее значение ‘ожерелье’; дряхлый — прежнее значение ‘печальный’; изрядный — ‘порядочный, обыкновенный’, а раньше — ‘из ряда вон выходящий’; измена — прежнее ‘перемена, выкуп’; наказание — муж наказан, то есть учен; польское Казань — ‘проповедь’; напрасно — ‘вдруг, внезапно, нечаянно’; прелесть — церковно-книжное ‘прельщение, соблазн’; страсть — церковно-книжное ‘бедность, напасть, страдание’; труд в Святом Писании — ‘бедствие, страдание душевное’; хитрость — ‘искусство, художество’ и т. п.

Калайдович в статье «Определения» привел примеры антонимов. Он считал, что определять — это значит «полагать пределы», и делил определения на логические и риторические. Риторическими он называл антонимы. Например: истинно — ложно, радость — печаль, жизнь — смерть и т. д. При объяснении их значений он приводил пословицы, поговорки и даже целые притчи. Много — мало он объяснил так: «Не требуйте от людей многого, и вы будете ими довольны. Принимайте и малое с благодарностью, и вы получите многое». При определении начало — продолжение — конец он привел пословицы: Не начинай того, чего нельзя кончить, Продолжай, пока кончишь, Умей сводить концы.

Андрей Гаврилович Глаголев в рассуждении «О русских пословицах» осуждал тех, кто вводит в русский язык несвойственные ему выражения. Он считал, что такие словосочетания, ставшие приветствиями, как честь имею кланяться, честь имею рекомендовать себя, добрый вечер, к вашим услугам, вы найдете во мне вашего покорнейшего слугу, пьем ваше здоровье, льщу себя приятною надеждою, являются неправильными, так как они заимствованы: «...Будет священным нашим долгом жить в простоте русской, говорить без французских затей, писать письма, сколько позволит приличие, без хитрых и протяженно сложных формул, которые наш грамматик называет немецкими париками».

В каких условиях приходилось защищать русский язык, можно судить по письму автора, скрывшегося за подписью «Ш-ий». В одном обществе, где «все, кроме воздуха, выписано из Парижа», автор осмелился несколько слов сказать по-русски, что прозвучало как «громовой удар».

Автор письма начал с жаром защищать русский язык от нападок. Он говорил о силе русского языка, о его величии, богатстве, но его и слушать не хотели. Общество считало, что в русском языке нет надежности, приятности, «ни одного острого слова». Большим недостатком языка, по мнению этого общества, было то, что в нем нет ни шарад, ни каламбуров. Автор, чтобы доказать, что в русском языке может быть все, в том числе и шарады и каламбуры, приложил к письму 13 шарад.

Особое внимание Общество уделило собиранию диалектных слов. Для этого через попечителя Московского учебного округа Общество обязало все иногородние гимназии присылать «областные речения», которые обсуждались на заседаниях и регулярно публиковались в летописях. Писатель Иван Иванович Лажечников прислал в Общество слова Саратовской губернии (71-е заседание, 30 апреля 1824 года). Особый интерес к диалектным словам проявил Михаил Николаевич Макаров. Он в 1822 году на одном из заседаний убеждал сочленов в необходимости создания словаря из провинциальных слов, что ему и было поручено сделать. В 1824 году он уже докладывал, что такой словарь у него почти готов, не хватает только слов Новгородской и Псковской губерний, в чем Общество ему обещало помочь.

Главные силы членов Общества были направлены на создание «Словаря по этимологическому порядку расположенного». Каждый из членов Общества был обязан собрать слова на определенную букву. По мере подготовки словников они публиковались в летописях. Предварительно для обсуждения печаталось экземпляров двадцать пять. В 1816 году Антон Антонович Прокопович-Антонский даже пожертвовал 300 рублей для приобретения лексиконов для составления словаря. Имеющийся академический словопроизводный словарь члены Общества считали далеким от совершенства.

Алексей Мерзляков составил записку для собирателей слов, в которой писал: «Язык есть изображение всего, что существовало, существует и будет существовать — всего, что только может обнять и постигнуть мысленное око человека». Словарь же плод наук позднейших. Перед собирателем и составителем этимологического словаря стоят такие проблемы, как определение корней производных слов, порядок глаголов, которые не имеют «верной системы», пределы употребления древнеславянских слов, слов из других языков, простонародных и «низких». Мерзляков говорил, что «язык есть единственно верный и прочный памятник просвещения народного; а потому в нем должно быть только то, что может свидетельствовать о духе народа, пространстве его познаний, об его высокой промышленности, о силе и благородстве его мыслей, о высшей его образованности».

В 1816 году Иван Давыдов составил проект «О издании русского словопроизводного словаря». Алексей Болдырев и Сергей Саларев сделали на него свои замечания, и в 1817 году были опубликованы «Правила печатания словаря» (ч. 8, с. 188–191), в которых предлагалось собирать в словарь общеупотребительные слова, исключая имена собственные, областные, включать также слова-корни для употребительных слов, общеупотребительные церковнославянские и иностранные (с указанием источника). Но эта работа Общества осталась незавершенной. В 1826 году Петр Калайдович представил «Правила для составления словаря современного русского языка» с приложением пробных листов. План был одобрен, и Калайдовичу было предложено составить предварительно полную букву такого словаря. В дальнейшем в Общество поступали различные материалы к словарям, но, так как Общество уже не занималось издательской деятельностью, они не были опубликованы.

Определенной вехой в истории развития русского языка стали четыре тома «Речей, произнесенных в торжественных собраниях императорского Московского университета русскими профессорами оного, с краткими их жизнеописаниями». Первые три тома Общество выпустило с 1816 по 1821 год. Четвертый том вышел в 1824 году как дополнительный с не вошедшими в предыдущие тома речами. В подготовке издания участвовали Калайдович, Давыдов, Прокопович-Антонский, Матвей Гаврилович Гаврилов, Петр Васильевич Победоносцев и Иван Михайлович Снегирев. Расходы по их изданию принял на себя университет.

Изданием «Речей» на русском языке Общество продемонстрировало, насколько выросло образование, насколько развился русский язык культурного и научного общения.

Оно этим изданием как бы подводило черту под спором, на каком языке вести преподавание в университете, показывало, что русская наука существует и развивается русскими учеными. Общество хотело продолжить издание речей, чтобы показать, как развивается научная терминология, но это намерение не осуществилось.

Во второй период своей деятельности (1858–1878) Общество любителей российской словесности уже гораздо меньше уделяло внимания проблемам языка по сравнению с первой половиной XIX века. Изменилось и отношение к языку. Если раньше решались вопросы формирования грамматических правил, то в этот период начался этап философского осознания языка. Очень поэтично высказывание Алексея Степановича Хомякова о языке: «Язык наш ...в его вещественной наружности и звуках, есть покров такой прозрачный, что сквозь него просвечивает постоянно умственное движение, созидающее его». Общество осознаёт необходимость изучения истории русского народа через его язык, как, например, это сделал Петр Алексеевич Бессонов в своем исследовании «О расколе в России в его словесно-художественном выражении».

Константин Сергеевич Аксаков, будучи «энтузиастом свободного слова», хотел создать самобытную теорию русского языка, независимую от существующей грамматики. Свой «Опыт русской грамматики», названный им «философиею русского языка», он посвятил Обществу любителей российской словесности.

«Грамматика» была раскритикована Федором Ивановичем Буслаевым и Измаилом Ивановичем Срезневским. Но выступивший на заседании Общества Хомяков нашел в ней много положительного, отметив, что цель всех вышедших грамматик до грамматики Аксакова «не изучать русский язык, но создать правильный русский язык»: «Это были издания для употребления европейцам, <…> все грамматики старались более всего сблизить русский язык с прочими европейскими наречиями и таким образом облегчить его изучение». Хомяков отметил также, что в последнее время такое направление несколько изменилось, но и «затем печать книжничества и мнимой правильности оставалась неизгладимою». Аксаков «отправился от убеждения, что русский народ имеет и искони имел полное и непререкаемое право на свой язык; или, лучше сказать, он признал язык тем, что он есть, — словесным выражением народа».

О задачах, поставленных Аксаковым в «Грамматике», Хомяков говорил так: «Нет в русском языке ничего осадочного или кристаллического; все волнует, дышит, живет. Выразить, выяснить эту особенность, посредством ее выделить русский язык из всех других языков и в то же время связать его с другими посредством общих законов человеческого словотворящего ума: такова была задача, которую себе поставил автор. Задача новая и трудная». Впоследствии с мнением Хомякова согласился и Буслаев.

В оправдание недостатков «Грамматики» Хомяков привел латинскую пословицу: «Успеть — была бы великая слава, но и попытаться уже немалая честь». При составлении «Грамматики» Аксаков использовал совершенно иные принципы, и в этом заключены ее оригинальность и ценность. Появление «Грамматики» полностью соответствовало деятельности Общества, готовившего к изданию словарь Даля и песни, собранные Петром Васильевичем Киреевским. Хомяков, говоря о словаре Даля «в нем, в порядке букв увидим ту живую мысль, которую привыкли называть языком народным», отмечал, что Аксаков посвятил свой труд «другой стороне той же живой мысли, стороне грамматической». Помимо «Грамматики» Аксаков на заседании Общества 6 февраля 1860 года прочитал отрывок из составляемого им «Опытного словаря», с объяснениями слов алый, алеет, ау и аристократия, представил для обсуждения проект о составлении областного словаря.

Сегодня трудно себе представить работу филолога без «Толкового словаря» Владимира Ивановича Даля. А его появлением в свет мы обязаны Обществу любителей российской словесности. Об этом пишет сам Даль в «Напутном слове» к словарю: «Составитель обязан объявить, по какому случаю словарь его, вовсе неожиданно, поступил в печать. По прибытии его в Москву, зимою на 1860-й год, Общество любителей российской словесности, почтившее его уже до сего званием члена своего, пожелало узнать ближе, в каком виде обрабатывается словарь и что именно уже сделано. Отчет в этом отдал он запискою, читанною в заседании Общества 25-го февраля... и напечатанной в первой книжке „Русской Беседы“ за тот же год.

Горячо и настойчиво отозвалось на это все Общество под председательством покойного Алексея Степановича Хомякова, и тот час же предложено было, не откладывая дела, найти средства для издания словаря. Дело составителя было при сем заявить о всех затруднениях и неудобствах, какие он мог предвидеть, давно уже сам обсуждая это дело. Словарь доведен только до половины и едва ли прежде десяти или восьми лет может быть окончен; собирателю под 60 лет; издание станет дорого, а между тем, вероятно, не окупится — кому нужен неоконченный словарь?

Но нашлось несколько сильных и горячих голосов — и первым из них был голос Михаила Погодина, — устранивших все возражения эти тем, что если видеть всюду одни помехи и препоны, то ничего сделать нельзя; их найдется еще много впереди, несмотря ни на какую предусмотрительность нашу; а печатать словарь надо, не дожидаясь конца его и притом не упуская времени. Сама печать неминуемо должна продлиться несколько лет, а потому будет еще время подумать об остальном, лишь бы дело пущено было в ход.

Тогда поднялся еще один голос, Александра Ивановича Кошелева, с другим вопросом: чего станет издание готовой половины словаря? И по ответу, что без трех тысяч нельзя приступить к изданию, даже рассчитывая на некоторую помощь от выручки, деньги эти были, так сказать, положены на стол».

Даль благодарит в «Напутном слове» всех, кто присылал ему слова для словаря, называет среди присылавших и Общество любителей российской словесности, благодарит Греча, который в свои 75 лет взялся прочитывать все корректурные листы словаря: «Заметки этого заслуженного уставщика грамоты были мне крайне полезны, охранив меня от многих промахов...» Даль всегда считал словарь изданием прежде всего ОЛРС.

Общество передавало Далю все областные слова, которые поступали. Еще в 1860 году по предложению Аксакова Общество «обратилось ко всем желающим с вызовом сообщать оному местные слова и выражения».

Секретарь Общества Михаил Николаевич Лонгинов писал: «Сообщения эти поступают к нам из разных местностей и передаются действительному члену В. И. Далю, который пользуется ими в своих филологических работах». В архиве сохранилось письмо Владимира Федоровича Одоевского от 3 ноября 1862 года, в котором он сообщал, что собирался издать небольшой «Великорусско-областной словарь». Но после первого выпуска словаря Даля он посчитал свой труд бесполезным и передал свои 20 тысяч собранных слов на карточках в семи картонках в Общество любителей российской словесности в качестве «материала» «для разных работ по этой части». Есть также свидетельство, что М. П. Лисицын прислал «Волховские слова и речения».

ОЛРС сочло возможным выдвинуть первый (1860 год) и второй (1861 год) выпуски словаря на соискание Демидовской премии. В отношении Общества в Академии наук говорилось: «Само уже это начало стоит многих законченных изданий и свидетельствует о важности предприятия, об успехах того, что совершено, и высоком значении того, что подготовлено. Продолжение труда, хорошо известное Обществу, до половины отделанное набело, вчерне же совершенно законченное, вполне соответствует началу. Во всяком случае и в настоящем виде своем, и даже по первым двум, отпечатанным выпускам, словарь далеко опережает все то, что до сих пор сделано на этом поприще русскою наукою. Тогда как прежде изданные русские словари останавливались преимущественно или на языке письменном, или том главном говоре московском, который господствует в письменности, или на областных подражаниях, или наконец на выражениях технических и зашедших словах иностранных, Словарь Даля заключает в себе все эти отделы с полнотою, доселе у нас невиданною, и с теми особенностями... которые резко отличают его. Ограничение у него только одно — язык „живой“, доселе живущий в устах народа и на письме: но и при этом в необязательной части труда приведено и разъяснено столько старых слов и выражений, сколько нельзя встретить в других специальных глоссариях древности...» Вскоре Даль получил премию.

В 1864 году царю был поднесен первый том словаря Даля (буквы А–3). В результате на издание словаря было выделено 2500 рублей серебром, и начиная с девятого выпуска словарь стал издаваться на эти средства.

«Но автор выразил желание продолжать называть свой „Словарь“ изданием Общества, которому обязан он первым появлением своим в свет».

Секретарь Общества Иван Петрович Котляревский в своем отчете за 1866 год сообщал, что выходят последние выпуски словаря с тринадцатого по семнадцатый: «Словарь... весь готов к печати, выход его денежно обеспечен, и пройдет какой-нибудь год, как русская наука, литература, все общество будет иметь памятник, достойный величия русского народа. ...грубо ошибаются те, что ограничивают значение его лишь обыкновенным практическим употреблением в смысле справочной книги: словарь — это вся внутренняя история народа, это — выражаясь словами человека дорогого русскому сердцу — зерцало его бытия и деятельности, потому что он не только сподручная книга истории, но и основание и главный материал, из которого он выводит свою художественную постройку, потому что никакой другой источник не имеет той внутренней правды, той чистоты, чуждой прихотливого искажения, как свободное, покоряющееся лишь верховному закону слово исторического развития — человеческое слово, нигде жизнь народа не выражается с такою наивной искренностью и теплотой, так живо и широко, с мельчайшими подробностями, как в языке, и недаром многострадальные народы, перенося самые страшные удары судьбы, не могут лишь перенести погибели родного слова — и гибнут вместе с ним или переходят в „язык ин и племя ино“».

Котляревский причисляет словарь Даля к явлениям, имеющим историческое значение: «Словарь недаром носит название словаря живого языка: он собран не из книг в тиши кабинета, а, что неизмеримо труднее, прямо из живой среды народной речи. Изумительным, почти непонятным кажется нам, как — почти без надежных предшественников, один, поддерживаемый лишь святою любовью к родному слову, талантливым и железным терпением — этот человек мог совершить такое громадное предприятие. Тем более чести русской науке, — тем более признательности с нашей стороны к его подвигу».

В одной из своих речей Погодин обратил внимание на Устав Общества, где записано об обязанности Общества «блюсти за чистотою русского языка», что значит «следить внимательно за общественным его употреблением» в официальных бумагах. «Язык есть драгоценнейшее сокровище народа, первое средство его развития и залог всех духовных успехов, главное право на славу в потомстве. Общественное употребление языка требует полного внимания, и небрежение служит признаком грубости и дикости». Погодин обрушивался на разные канцеляризмы, вывески, надписи, газетные сообщения, где нарушались нормы русского языка, не принимал таких слов, как культ, фоны (на выставках), фонды, серии, тиражи, эксплуатация, утилизация, цивилизация, ресторация.

Он приводил следующие примеры. Члены одного совета по освобождению крестьян названы экспертами; в Академии художеств открыты фоны, в Министерстве финансов — фонды. В сообщении об освящении Исаакиевского собора упомянуты певчие главной конюшни и др. Погодин замечал, что на пятаках, грошах пишется: пять, две копейки серебром, то есть медь названа серебром. В слове копейка орфографическая ошибка: пишется с ъ вместо е. «На главном нашем монументе читается надпись: гражданину Минину и князю Пожарскому. Да разве князь Пожарский не был гражданином в нынешнем значении этого слова, а прежде так не назывался ни тот ни другой».

Погодин обращал внимание на петербургские вывески, которые являются буквальным переводом с немецкого. Погодин видел на Смоленском рынке кафе-ресторан с картинкой все того же пузатого самовара. Смешно звучит описание придворного русского обеда французскими буквами: Le sterlet a la Russe. Погодин высказал проклятия таким словам, как факт, шоссе. Вместо слова шоссе Погодин вспоминал множество русских слов, которые могли бы его заменить: мостовая, мощенка, щебенка, каменка, мостовая дорога, мощеная дорога, каменная дорога, настилка, насыпка, постель, насть, насланое, насыпь, гребля, чать.

Погодин предложил Обществу учредить особую комиссию, которая бы занималась сочинением рассуждений «об употреблении языка в официальных актах, или общественных бумагах, с присовокуплением примеров непростительного искажения. Для уведомления других посылать председательствующему в Академии графу Блудову и печатать в трудах Общества». Этот вопрос не раз поднимался в Обществе.

В 1859 году в обязанностях Общества уже было записано «составление указателя погрешностей против языка, наиболее встречаемых во всякого рода публичных актах и документах и пр.»

В своей речи «Об ощущаемом в современной литературе недостатке в обработке слога у многих писателей» Петр Иванович Бартенев к критике Погодина прибавлял критику современных писателей. Все это напоминает современную борьбу за чистоту русского языка.

После 1880 года докладов, посвященных проблемам языка, в Обществе не было. В Устав были внесены изменения. Цель Общества стала заключаться в содействии развитию отечественного языка и успехам его литературы посредством изучения памятников русской литературы.

История Общества любителей российской словесности показывает, что бороться с «одичалыми словами» можно только путем просвещения, определив пределы употребления устаревших слов, слов из других языков, простонародных, «низких». Не заявлять, что русский язык умирает, когда «одичалые слова» несутся со всех сторон. Надо помнить, что в языке нет ничего «кристаллического», что все в нем «волнует, дышит, живет».